Василию, что якобы за 7 лет до того князь Дмитрий Пожарский „доводил“ на него, Лыкова, царю Борису „многие затейные доводы“ о том, что он, „сходясь с князьями В. В. Голицыным и Б. П. Татевым, про нево Бориса разсуждает и умышляет всякое зло“. В. В. Голицын, сам впоследствии претендовавший на трон, как известно, изменил под Кромами Борису Годунову, перейдя к Лжедмитрию. Однако донос — это акция, которая как-то плохо сочетается со всем, что мы знаем о Д. М. Пожарском. Лыков в своей „информации“ не учел, что его соперник поостерегся бы, например, замешивать в число „заговорщиков“ своего однородца, князя Татева. Лыков поведал также, что и мать Пожарского „доводила“ царице Марии (к слову, дочери Малюты Скуратова) о том, что его мать, княгиня Лыкова, в гостях у княгини Алены Скопиной-Шуйской (матери будущего героя Смуты и жертвы собственной семьи князя Михаила Васильевича Скопина) „…буттося рассуждала про нее и про царевну злыми словесы“… Лыков… заявлял, что попал тогда с матерью в (кратковременную, судя по всему) опалу»
{121}. Действительно, его отправили на воеводство в далекий провинциальный Белгород.
Вражда Лыкова с Пожарским продлится долго, она будет аукаться обоим еще и после Смуты. История ее с большой подробностью отражена в документах того времени.
Правду ли говорил Лыков о доносах Пожарского и его матери? У него ведь имелся собственный интерес — переломить ход тяжбы в пользу рода Лыковых… А если все-таки правду, то существовал ли на самом деле заговор против Бориса Годунова — покровителя Пожарских? Являлся ли в действительности монарх «постановщиком» жестокой местнической тяжбы? Согласились ли Пожарские на роль «фигур» в игре Бориса Федоровича, так ли уж совпадали их устремления с желаниями царя? А может, и не велось никакой игры?
Нет твердого ответа ни на один из поставленных вопросов. Можно сколь угодно долго строить остроумные гипотезы, а правда проста: недостаток информации мешает вынести обоснованное суждение. Чуть больше сведений — и «дело» заиграло бы. Но нет их, и не стоит ударяться в сказки.
Но вот два факта: особо прочная связь между Лыковым и Романовыми еще до Смуты весьма возможна (не напрасно же ему впоследствии позволят взять в жены гораздо более родовитую, чем он сам, Анастасию Романову), а в период опалы Борис Михайлович получил первый военно-организационный опыт. Его, как уже говорилось выше, отправили воеводствовать в дальний, небольшой (по тем временам) и совсем небезопасный Белгород.
До сего времени князь имел лишь скромные придворные посты, не дававшие никакого боевого опыта. На заре карьеры имел крайне низкий чин жильца (в Боярском списке 1588–1589 годов он назван «Бориска княж Михайлов сын Лыков» {122}). При царях Федоре Ивановиче (с первой половины 1590-х) и Борисе Годунове князь неоднократно назначался рындой, а также исполнял почетные, но третьестепенные для большой политики поручения по дипломатической части. Еще молодой — родился примерно в середине 1570-х. В годы царствования Бориса Федоровича он был пожалован чинами стольника и чашника. Но до Боярской думы его не допускали. И в целом несколько «придерживали» по службе.
1602 год вместе с опалой подарил ему еще и первое значительное поручение. Отсюда надо отсчитывать заметное участие князя в делах военной службы.
Великая смута возвысила Бориса Михайловича, дала ему проявить лучшие стороны характера и принесла целых три звездных часа.
Первый из них связан с царствованием Василия IV Шуйского.
До того князь Лыков только позорился. В Белгороде он провел, очевидно, два годовых срока, а то и пошел на третий, хотя традиционно в небольших городах и крепостицах порубежных областей воеводы сидели по году, а потом их меняли. Годунов, вероятно, выдерживал князя на хорошей дистанции от столицы, имея против него скверные подозрения. И когда грянуло вторжение самозванца, Борис Михайлович легко и быстро перешел на сторону Лжедмитрия I. Сначала его вроде бы «отвели» к самозванцу, прекратив отправление воеводских обязанностей, сами жители города, то ли даже гарнизон его. Но вот незадача: на пути Лжедмитрия I из Путивля в Кромы Лыков — уже один из его бояр [36], а во время похода из Кром под Тулу Борис Михайлович назначен вторым воеводой в Большой полк самозванцевой рати, то есть на столь высокое воеводское место, что прежде князь о таком и мечтать не мог {123}. Очевидно, с нелюбимыми Годуновыми полуопальный Лыков расстался очень быстро и без сожалений. Притом, как видно, на первых этапах осторожничал (его как бы привели к самозванцу, а не сам князь пришел во вражеский лагерь своей волей), но затем стремительно выдвинулся в ряд наиболее крупных фигур из окружения Лжедмитрия I. Все это произошло в первые месяцы 1605 года. Позднее Лжедмитрием Борису Михайловичу был пожалован крупный придворный чин великого кравчего. Вообще, князь был у Расстриги большей частью на придворной службе. Лыков близок к Романовым. Лжедмитрий I Романовых приблизил как свою «родню». Связь, казалось бы, очевидная: Борис Михайлович — близок к родне, а потом он родня родни, как его не привечать? Но тут не в одной генеалогии дело: очевидно, Борис Михайлович служил в охотку, иначе вряд ли бы боярский чин достался ему столь быстро. Можно сказать, в мгновение ока…
Один из разрядных источников (военных документов, перетолкованных в мирной обстановке) сохранил известие, согласно которому князь Борис Лыков-Оболенский на имя Лжедмитрия I «ко кресту приводил» изменников в Путивле, а потом под Кромами. А под Кромами стояла целая армия, взбунтовавшаяся против Федора Борисовича Годунова… Выходит, Лыков оказывал самозванцу поистине драгоценные услуги {124}.
Но приход к власти Василия Шуйского в мае 1606 года многое переменил в судьбе хитрого честолюбца. Переменил — к лучшему и для России, и для самого князя Бориса Лыкова. Полководец войдет в костяк воеводского корпуса, он станет одним из наиболее востребованных воевод этого царствования…
Борис Михайлович без проблем перешел на сторону Шуйского. От нового царя Лыков получил высокое назначение. В трехполковой армии, отправленной на Северу [37], против мятежников-болотниковцев, он возглавил Передовой полк {125}. На полковом воеводстве он был впервые. Жаль, опыт тех боевых столкновений был неудачным: болотниковцы оттеснили правительственные войска от крепости Кромы.
В начале 1607-го князь сначала повоевал с тем же противником под Калугой, затем сел на воеводство в Рязани. Одним из младших его воевод там же числился Прокофий Петрович Ляпунов, один из будущих вождей Первого земского ополчения, недавно оказавший Василию Шуйскому крупную услугу: он перешел из стана болотниковцев на сторону царя, что во многом предрешило поражение мятежников в борьбе за Москву. Но в Рязани он все-таки должен был подчиняться Лыкову: в Москве того явно считали более надежным.
Когда царь Василий IV двинулся на Тулу, чтобы разгромить укрепившиеся там основные силы бунтовщиков, в его армию должен
