И когда из многих районов Москвы двинулись группы рабочих к стенам Бутырок и Таганки, в рядах демонстрации шли многочисленные представители различных московских фабрик, заводов, и предприятий — Густава Листа, Гужона, «Новый Бромлей», типографии Кушнерева, Миусского парка кондитерской фабрики «Реномэ».
Демонстранты запрудили улицы и переулки около тюрьмы, повсюду пение революционных песен, боевые лозунг«, флаги.
Участники этого похода московских рабочих пишут, что демонстрация растянулась от Страстного монастыря до Бутырок. Красные знамена развевались вокруг тюрьмы. Вышедшие из тюремных ворот политические были встречены «громким «ура». — Ура! — неслось по всей улице. Заключенных целовали, поднимали на руки. Предусмотрительно для многих захватили другую одежду и парики. Несмотря на «объявленные свободы», никто не был уверен в том, что это не будет нарушено через два дня.
В рядах рабочей демонстрации порядок поддерживали дружинники. Но оружия с собой почти никто не взял, — такова была директива руководителей колонн, чтобы избежать столкновения и кровопролития, если черносотенцы попытаются организовать контрдемонстрацию. Такие попытки, действительно, были и близ Бутырской и близ Таганской тюрьмы. Рабочие фабрик Сиу, «Дукат» и Брестских железнодорожных мастерских уже на обратном пути от Бутырской тюрьмы встретились с организованным полицией отрядом черной сотни. С пением «Спаси, господи» черносотенцы выступили вблизи Тверской улицы против рабочих: «черная сотня налезала на передние ряды демонстрации. Послышались первые выстрелы с их стороны. Ясно было, что стреляли не наши, а провокаторы. Оказались раненые. Тогда мы решились ответить градом камней. Нужно сказать, что огнестрельное оружие мы вообще, как правило, старались не применять». Рабочие фабрики Сиу зашли в тыл черносотенцам, и те поспешно бросились наутек. Рабочая колонна сумела пройти на Тверскую и разошлась по своим заводам.
Выступления черносотенцев против рабочих демонстраций, в связи с освобождением политических заключенных, прошли в тот день и в других районах. Особенно же трагически события развернулись в Лефортовском районе, на Немецкой улице… Получив ночью 17 (30) октября известие о манифесте, Московский комитет большевиков, помещавшийся в Техническом училище, решил на другой же день утром возглавить рабочую демонстрацию. Рабочие собирались итти к Таганской тюрьме — встречать освобожденных политических. МК решил показать рабочим, насколько нереальны широковещательные обещания царского манифеста. Вместе с тем поход рабочей демонстрации должен был показать готовность московского пролетариата к близким событиям…
И 18 (31) октября «с утра, как всегда в те дни, — вспоминает один из ближайших друзей Баумана, — все аудитории Технического училища были полны рабочими, слушавшими ораторов. Были мобилизованы все силы МК для успешного проведения приступа на московскую Бастилию. Все наши почти были в сборе. Среди нас был и «дядя Коля» — Николай Эрнестович Бауман… Настроен он был, как и всегда, жизнерадостно, и эта жизнерадостность передавалась всем его окружающим»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 83–85.}.
В это время в актовом зале Технического училища происходил громадный митинг: ораторы Московского комитета большевиков требовали немедленного освобождения всех политических заключенных.
К Бауману и М. Н. Лядову подошли товарищи и сообщили решение митинга: всем присутствующим итти в Таганскую тюрьму.
Громадное оживление, необыкновенный подъем духа царили и в до отказа набитых рабочими обширных аудиториях Технического училища и на дворе, где уже строились колонны с флагами, знаменами, плакатами.
«Свобода заключенным!..»
«Требуем всеобщей амнистии!..»
«Долой царский произвол!» — таковы были требования рабочих, наскоро написанные мелом на красных полотнищах.
Николай Эрнестович, только что сам покинувший стены тюрьмы, шел освобождать оставшихся ^ще там товарищей с необыкновенной радостью.
«Подумать только — идем открыто, во главе тысяч рабочих! И куда? — в тюрьму, освобождать друзей!.» — бросил он на ходу одному из своих спутников.
С. Черномордик (П. Ларионов) справедливо замечает, что «человеку подполья, каким был Бауман (и какими мы были все), имевшему до своего заключения дело с конспиративными кружками, группами и в лучшем случае «массовкой», где-нибудь в лесу, пришлось натолкнуться на невиданное до того в России явление — на всеобщую всероссийскую политическую забастовку, в которой участвовали миллионы рабочих. Для всех нас это было ново, но мы, принимавшие активное участие в подготовке этих событий, подошли к ним постепенно, так сказать, политически учились. В другом положении очутились товарищи, как Бауман, которые после долгого отрыва от партийной работы попали как бы из одной эпохи политической жизни в другую»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 83–84.}.
Вот почему в это утро, по свидетельству буквально всех окружавших его товарищей, Бауман был исключительно одухотворен, весел и жизнерадостен…
МК большевиков руководил движением огромной колонны. Впереди шла боевая дружина, которая должна была отразить возможное контрвыступление черной сотни. Угрозы черносотенцев были известны руководителям МК.
В Техническом училище на митингах присутствовали в одной-двух аудиториях и эсеры. Они вначале, при объявлении похода к тюрьме, выразили свое явное недовольство тем, что инициатива демонстрации принадлежит МК большевиков, и пытались было заявить свои претензии на руководство движением. Но рабочие указали «а их более чем скромное место, заявив, что «обойдутся и без их помощи и сочувствия».
Около двух часов дня демонстрация, насчитывавшая несколько тысяч рабочих, студентов, интеллигентов, тронулась от Технического училища к Таганке.
При самом начале шествия, когда демонстрация выходила на Коровий Брод, произошел характерный эпизод, сильно поднявший и без того боевое настроение рабочих: демонстрацию приветствовали из своих казарм солдаты резервного батальона. Вместо выстрелов со стороны солдат раздались сочувственные возгласы!.. Один из руководителей колонны, подбежав к казармам поближе, произнес краткую, но сильную речь, убеждая солдат пойти вместе с рабочими «освобождать своих братьев, долго томившихся в царских застенках за наше общее дело». Однако солдаты жестами показали, что офицеры не выпустят их из казарм.
Демонстрация направилась на Немецкую улицу (ныне улица Баумана). Николай Эрнестович шел в первых рядах демонстрации. Он очень сожалел, что не удалось присоединить к рабочей колонне и солдат-резервистов. Впереди, у фабрики Дюфурмантеля, виднелась группа рабочих.
