Быть так, и скучно и смешно. Сегодня в гвард. саперн. бат. недостало даже людей в караул. Но, благодаря Бога, болезнь не опасна, но слабость необычайная; даже доктора валятся. Теперь начал я выходить и опять готов на службу. Письмо твое от 6-го числа получил сегодня при Горчакове, с которым обедал.
Я им очень доволен, и, сколько видеть могу, счастье его не избаловало; жаль бы, ибо я его очень люблю. Я начинаю разделять надежду твою мир на сей год видеть еще сохраненным; но, правду сказать, не знаю, радоваться ли сему, ибо зло с каждым днем укореняется; наша же сторона бездействием слабеет, тогда как противная всеми адскими своими способами подкапывает наше существование.
В голову сего я ставлю Французско-Египетское нашествие на султана. Знают, что не могу я допустить другим завладеть Царьградом; знают, что сие приобретение насильное, противное нашим выгодам, должно поднять зависть Австрии и Англии, и потому наше долготерпение вознаграждается сею новою возрождаемою задачей, которую один Бог решить может и которая должна отвлечь значительную часть сил наших.
Из Царьграда, после известия о разбитии и пленении визиря, новых никаких известий я не получил; довольно странно!
Здесь, кроме чиханья и оханья, все тихо и спокойно. Из Грузии получил известия, что все идет хорошо и, по всем показаниям, зачинщик всего дела царевич Окропир, живущий в Москве, женившийся на графине Кутайсовой и которому полтора года назад позволил съездить в Грузию; и он этим воспользовался для начатия заговора. Я по твоей записке справку сделать велю.
Динабург, 20 мая (1 июня) 1833 г.
Покуда все продолжаются одинаковые отовсюду известия о намерении меня убить в дороге; даже из Парижа прислали мне выписку из письма поляка, но нам неизвестного, из Петербурга, где говорят, что там сие трудно исполнить, а что в дороге сие весьма легко. Как бы ни было, сюда я прибыл благополучно и надеюсь на милость Божию, что так же и возвращусь; прочее в руках Божиих, и воле Его я спокойно покоряюсь. Меры беру я все, которые благоразумие велит.
Александрия, 2 (14) июня 1833 г.
Доро́гой хотя меня и поминутно стращали, но Бог меня благословил и уберег, и даже ничего подозрительного не было. Меня везде принимали как нельзя лучше; и так как молва о злых намерениях разбрелась, то везде наперерыв оказывали всю возможную заботливость и предупреждения возможности к сему. Даже в Финляндии, куда я заезжал с женой, мне письменно представили акт с изъяснением чувств.
Александрия, 17 (29) июня 1833 г.
Я следую твоим советам, мой отец-командир, и беру все те осторожности, которые здравый рассудок велит; твои верные молодцы линейные меня окружают и всюду смотрят, где я бываю; но поверь мне, что вернее всего положиться, впрочем, на милосердие Божие. Его воле предался я не с языка, но от всего сердца, и совершенно спокойно жду, что Ему угодно будет решить.
Между тем поимка Завиши с сообщниками у тебя и Шиманского у Долгорукова[192], о котором он тебе, верно, сообщил, весьма важна. Показания последнего весьма любопытны и дают совершенное понятие о всем ходе сего прекрасного предприятия.
Александрия, 16 июля 1833 г.
Я получил решительное приглашение от австрийского императора для свидания с ним в Богемии. Срок назначен к 25 августа (6 сентября); свидание будет самое короткое, и не решено еще, хотя б сие было желательно, будет ли туда король Прусский или увижусь с ним в другом месте.
Туда намерен я ехать морем в Штетин, но обратно будет поздно пускаться в море и придется возвращаться через Пруссию или, что я бы предпочитал, чрез Польшу, где я отдамся тебе на руки и согласен на все осторожности, которые ты нужными сочтешь.
Я бы хотел въехать через Калиш и, не заезжая в Варшаву, направить свой путь на Модлин и Ковно. Доро́гой хотел бы я видеть, что можно будет, твоих войск. Вот мои желания; но ты решишь, можно ли или нет; и для сего прошу мне отвечать как наискорее, вовсе никому сего не сообщая и даже сбирая войск, как бы для своего смотра.
Мюнхенгрец, 30 августа (11 сентября) 1833 г.
В Пруссии и здесь везде меня приняли как родного, даже простой народ становится на колени и крестится. Император говорит с необыкновенною откровенностью и тебя назначает предводителем армии на случай соединения всех сил. Словом, он как только желать можно; посмотрим, каков будет мой враг-супостат.
Царское Село, 19 сентября (1 октября) 1833 г.
Возвратясь сюда благополучно в субботу вечером, намерение мое было сейчас к тебе писать, любезный отец-командир, но пропасть дел меня о сю пору лишали возможности сие исполнить. Прими еще раз мою искреннюю благодарность за все, чем я тебе обязан; войско, работы, край – все нашел я в желанном виде; одним твоим неусыпным трудам, твердости и постоянству столь удовлетворительные последствия я приписать могу.
Да наградит тебя за сие милосердный Бог и подкрепит на поприще твоей славной и полезной службы! Желал бы с тобой быть неразлучным; за невозможностью сего прошу тебя, в замену оригинала, принять и носить подобие моей хари. Прими сие знаком моей искренней сердечной благодарности и дружбы, которая тебе останется во мне неизменною.
Благодаря твоему попечению о моей безопасной поездке, я доехал как нельзя лучше, в горе фельдъегерям, в три дня и 13 часов. Здоров, весел, счастлив и дома нашел все здоровым и в порядке.
С.-Петербург, 12 (24) октября 1833 г.
С большим сожалением узнал я, любезный Иван Федорович, что ты недоволен своим здоровьем, и узнал также и причину; прости мне, отец-командир, если осмелюсь тебя немного побранить, что ты забыл мою просьбу и свое обещание без нужды ничего не предпринимать вредного для своего здоровья.
Я знаю, что в день маневра под Прагой тебе не следовало быть на коне и что ты сим навлек на себя припадок, который мог бы иметь дурные последствия и без всякой нужды. Ради Бога, прошу тебя, поберегись.
Москва, 29 ноября (11 декабря) 1833 г.
Верю, что казнь пришельцев, подосланных из Франции, должна была сильно подействовать на умы; но кто виновен подобным несчастным последствиям, как не те же родители, которых безумие и ненависть к нам приготовили детей своих на жертву своих страстей? Жаль и больно быть вынужденными к подобным мерам; но что нам остается делать?
Дай Бог, чтоб сии примеры избавили нас от повторения подобных покушений, влекущих за собой подобные же последствия; но трудно сему поверить, и дух, с которым Завиша умер, доказывает, как они приготовлены на свое адское дело! Мой приезд сюда не имел другой причины, как желание в свободные дни побывать здесь, поглядеть на старушку белокаменную, удостовериться в расположении умов и только.
