Ознакомительная версия.
Собираюсь в Д…чубу (?) на Юг Судана. Если эта поездка состоится, то буду считать программу путешествий выполненной почти на все 100 %. Вот только жаль, что не успею съездить в Кордофан и посмотреть Эль-Обейд. Несмотря на жару, мух, которые стали злобно кусаться по ночам, жаль так скоро покидать Судан, хотя по Москве я очень соскучился. Писем от своих очень занятых институтских товарищей до сих пор не получал. Думаю, что Иван Изосимович или Марина Вениаминовна все же сообщат о делах эфиопских. Заказал обратный билет. В Москве буду числа
9-10. До скорого свидания. Всего вам хорошего, желаю больших успехов в работе.
Смирнов.
В архиве деда сохранились заметки, написанные им в конце жизни. Вот один из отрывков, представляющий несомненный интерес. Назван он «Пушкин».
«Помню жуткие, необыкновенные чувства, которые испытал однажды (в молодости), стоя в церкви Страстного монастыря возле сына Пушкина, не сводя глаз с его небольшой и очень сухой, легкой старческой фигурки в нарядной генеральской форме, с его белой курчавой головой, резко-белых, чрезвычайно худых рук с костлявыми тонкими пальцами и длинными острыми ногтями». Это написал в одном из своих небольших рассказов Ив. Бунин.
Сына Пушкина я едва ли мог видеть, но бережно храню в памяти все, что было связано с жизнью его отца. Много раз был на квартире поэта. Долго стоял во дворе дома, где до сих пор сохранились старинные конюшни. Когда-то в зимний день 1837 года в этот двор свернула повозка, где, завернутый в шинель, поддерживаемый Данзасом, посеревший от потери крови и нестерпимой боли, полулежал под медвежьей полостью раненый Пушкин. В музее Пушкина я подолгу простаивал возле его фрака, сшитого «на средний мужской рост», старался запечатлеть в памяти оттенок каштановых волос. Но я никогда всерьез не занимался литературой и толком не знал, кто же из его потомков мой современник.
Это было осенью 1941 г. Мы быстро познакомились. Нового моего товарища звали Александр Сергеевич. Был он среднего роста с волнистыми русыми волосами. Нос его, тонкий, с горбинкой, говорил о «породе». Наши солдатские судьбы на некоторое время пересеклись тесно и неразрывно. Служили в одной части, в одной роте, в одном взводе. Некоторое время, до того как я стал командовать взводом, были разведчиками. Вместе ходили по немецким тылам, вместе спали не под одной, а, чтобы было теплее, под двумя шинелями.
Едва ли стоит сейчас рассказывать о «боевых эпизодах». Удивительно, что ни я, ни Саша не были ранены и из многих передряг выходили невредимыми. Очень сдружились. Однажды попали под бомбежку немецкого пикировщика. Спрятаться было негде. Плюхнулись в очень неглубокую рытвину. Разрывы фугасных бомб неумолимо приближались к нашему ненадежному убежищу. Но бомб у немца не хватило. Осколки последнего фугаса, разорвавшегося метрах в 30 от нас, срезали несколько молодых елей и со свистом врезались в сырую от осенних дождей землю, но нас не задели.
Как-то получили задание принести важные документы убитого командира. Когда подползли к погибшему, тело лежало в ничейной зоне посередине большого и очень мирного, заросшего брусничником, мхового болота. Из темной кромки леса нас стала отстреливать немецкая «кукушка». Единственный раз за всю свою военную карьеру испытал омерзительное чувство полного бессилия. Вечерело, нашего противника в вязкой темноте густого гатчинского леса разглядеть было невозможно. Планшет с документами мы все-таки срезали и благополучно вернулись в свою часть. Помню, нас двоих командировали в Ленинград. В городе мы могли пробыть только один день. В мою квартиру успели вселить какого-то субъекта. Половина хорошо подобранной библиотеки была сожжена, часть гарнитура красного дерева (этот гарнитур приобрел мой дед в начале 70-х годов у заезжего дирижера итальянской оперы) бесследно пропала. Я даже не стал ругаться. Постоял возле книжного шкафа и совершенно механически положил в карман англорусский словарь. Он и сейчас цел. У меня оставалось немного времени. Зашел в военкомат, где меня уверили, что полузаконный жилец будет выселен в течение суток.
Вечером решил посетить квартиру Саши. Он жил на восьмом, и последнем, этаже большого дома, что на углу Морской. Трамваев не было. Шли по ночному Невскому, обгоняя редких прохожих. Изредка с городских окраин доносилась дробь пулеметных очередей. Эти очереди рвали удивительную тишину такого знакомого и такого необычного в своем суровом обличии города. Долго поднимались по темной лестнице. В квартире никого не оказалось: академик Б. Д. Греков, его родственник, с которым он жил, из Ленинграда выехал. Осенние дожди дали о себе знать: с потолка на письменный стол падали, пружиня, редкие капли. Присели по русскому обычаю. Потом не мешкая вышли на ту же темную улицу. Разведчики имели хорошую пищу, лучшее оружие и много свободного времени после выполнения заданий. Как-то вечером мы остались с Сашей вдвоем в блиндаже и о чем-то беседовали. «А знаешь, — обратился он ко мне, — а ведь я правнук Пушкина». Это меня не удивило. Люди на фронте редко говорят неправду. «Я только в родстве с ним по материнской линии, и отсюда фамилия другая — Данилевский. Отец родом с Украины, откуда-то с Полтавщины. А имя мать дала в честь прадеда».
Уже зимой наши пути с Сашей разошлись, и мы долго ничего не знали друг о друге. Уже после войны, в 1946 году, я приехал в Ленинград и позвонил в Зоологический институт. Тут же договорились о встрече. А потом вся страна праздновала стопятидесятилетие со дня рождения поэта. Это было летом 1949 года. В Москве торжественное собрание проводилось в Большом театре, в Ленинграде — в Мариинке. Саша вместе с матерью сидел в президиуме. Ленсовет дал ему после юбилейных торжеств ордер на трехкомнатную квартиру в районе Охотина острова. Тогда это был редкий случай. Сейчас он доцент ЛГУ, крупный энтомолог. Когда бываю в Ленинграде, встречаемся, вспоминаем Ленинградский фронт и навсегда ушедших друзей.
Саша Данилевский, говоря о родственниках с Украины («…отец родом с Украины, откуда-то с Полтавщины»), не знал, что является дальним родственником не только А. С. Пушкина, но и Н. В. Гоголя. В 1881 году девятнадцатилетняя внучка А. С. Пушкина Мария Пушкина вышла замуж за Н. В. Быкова, племянника Н. В. Гоголя. У Марии Александровны Быковой (Пушкиной) было десять детей. Одна из их дочерей, Софья Николаевна, вышла замуж за Сергея Дмитриевича Данилевского. Сам же С. Д. Данилевский — родственник Г. П. Данилевского (1829–1890), автора исторических романов, самый известный из которых — «Княжна Тараканова».
Упоминаемый в дедовых заметках Б. Д. Греков — дальний родственник Саши Данилевского. У Софьи Николаевны (его бабушки) был брат, жена которого после его кончины вышла вторично замуж за известного советского историка Бориса Дмитриевича Грекова. Тамара Михайловна и Борис Дмитриевич пригласили семнадцатилетнего Александра в Ленинград для продолжения образования. В семье Грековых он и жил вплоть до самой войны.
Ознакомительная версия.
