Недалеко от командного пункта, в тени разлапистых елей стояли три самолета. Они были хорошо замаскированы, только острые застекленные их носы высовывались из-под березовых и осиновых веток.
Полбин сразу узнал Пе-2, и сердце его забилось от волнения. Он посмотрел на часы. Десять минут можно было выкроить.
- Чьи машины? - спросил он, подходя к капитану, который стоял под крылом самолета и, что-то шепча себе под нос, сосредоточенно водил толстым пальцем по целлулоидному планшету с картой. Капитан был в летней гимнастерке с распахнутым воротом, лицо его покрывала черная щетина, должно быть трехдневной давности.
- А вы кто? - не поднимая головы, спросил капитан.
Полбин назвал себя. Капитан опустил планшет, торопливо застегнул две нижние пуговицы гимнастерки.
- Командир разведзвена резерва главного командования капитан Рузаев, сказал он.
- Можно посмотреть?
- Чего?
- Самолет. Я на нем еще не летал. Словно боясь, что капитан откажет, Полбин быстро подошел к самолету, протиснулся в люк и уселся на сиденье летчика. Капитан поместился справа, чуть сзади, на откидном стульчике для штурмана. В кабине было душно, пахло аэролаком и бензином.
- Да-а, - протянул Полбин, окинув взглядом приборную доску со множеством лимбов, циферблатов, стрелок и кнопок. - Ну, давай разбираться. Это авиагоризонт. Гирополукомпас. Это индикатор, группа контроля моторов... А это что?
- Автомат пикирования.
- Ну-у? Значит, автоматический вывод. Здорово! - Он засыпал капитана новыми вопросами. Какая взлетная скорость, когда переход к набору высоты, скорость по прибору на вираже, угол выпуска посадочных щитков-закрылков?.. Ноги его стояли на педалях управления, в руках штурвал. Он проделал "взлет", затем "посадку" и требовал у Рузаева подтверждения: так? правильно?
Капитан поддакивал, кивал головой, а под конец сказал неуверенно:
- Да вы уже летали на нем, товарищ майор...
Нет, - усмехнулся Полбин, - просто я с детства понятливый...
Ему не хотелось покидать кабину нового самолета. Он опять посмотрел па часы и, не выпуская штурвала, стал расспрашивать капитана о его встречах с "Мессершмиттами".
Все собранные сведения он потом уточнил в длительной беседе с командиром соединения, когда получал первое задание.
Семнадцатого июля утром весь полк был выстроен на аэродроме. Полбин и Ларичев, тщательно выбритые и подтянутые, стояли перед строем.
Пока командиры эскадрилий, ожидая общей команды "смирно", подравнивали ряды, ревниво оглядывали летчиков, штурманов, радистов, Полбин думал о том, что он скажет людям, которых сейчас поведет в бой.
Первые слова речи уже сложились в голове. Это должны быть слова о любви к Родине, к родной земле, которую топчет враг. Ее нужно защищать упорно, пуская в ход все свое умение, защищать до последнего вздоха, так, как это сделал две недели тому назад капитан Николай Францевич Гастелло. Его помнят по Халхин-Голу многие из стоящих в строю. Молчаливый, спокойный, с размеренными движениями, он оказался человеком горячего сердца, в решительную минуту он поступил так, как и покорявший своей жаркой молодостью жизнелюбец Миша Ююкин в боях на Халхин-Голе.
На секунду Полбин перенесся мыслью очень далеко. Где-то в комнате со свежевымытыми полами играют на коврике Виктор и Людмила, на большой подушке лежит Галка, Галчонок, с темными прямыми волосиками, с упрямым, недетским взглядом. В нескольких минутах полета на восток лежит суровая военная Москва. Над ней, поблескивая в розовых лучах солнца, неподвижно стынут аэростаты заграждения. А на западе над советскими городами раздается злое завывание фашистских "Юнкерсов" и стены домов обрушиваются на спящих детей.
Полбин не произнес слова "товарищи", оно мыслилось само собой, и это понимали его боевые друзья, которые были спаяны с ним, командиром, единой волей, единым гневом, единой страстью.
- Родина доверила нам великое дело, - начал он. - Мы с вами находимся на главном направлении битвы за честь и независимость необъятной Страны Советской. Позади Москва, столица Отчизны. Кто не горит желанием размозжить голову гадине, которая тянет к ней свои подлые щупальцы? Нет таких среди нас, советских людей, воинов славной армии-победительницы...
Полбин никогда не говорил, глядя в пространство, поверх голов. Какова бы ни была аудитория, он обычно искал встречи с человеческими глазами, обращался то к одному, то к другому лицу. Это не мешало ему находить слова, общие для всех, ибо он с самых юных лет постиг великую объединяющую силу слова.
Ушаков, весь квадратный, крепко сбитый, словно растущий прямо из земли, смотрел очень спокойно, как будто собирался сейчас не на жестокий бой с врагом, а на субботник по древонасаждению в Читинском гарнизоне. Полбин знал, что, по возвращении с задания, этот человек, даже если ему придется доковылять на одном крыле, на вопросы техников о том, как прошла бомбежка, ответит одним словом: "нормально".
Кривонос чуть приоткрыл свои полные губы, будто собирался сказать командиру: "Говоришь, полетим? Ну, хорошо".
Только Пасхин, командовавший теперь третьей эскадрильей, насупил белесые брови, и в его взгляде Полбин прочел желание показать, что он, Александр Архипович Пасхин, сознает всю торжественность и ответственность момента не только как летчик, боец, но и как руководитель партийной организации и что на него командир может положиться.
Полбин говорил очень недолго и, не делая никакой паузы, предоставил слово Ларичеву. Комиссар развернул потершийся на сгибах газетный лист.
- Все вы знаете, все читали, все помните речь товарища Сталина по радио, произнесенную ровно две недели тому назад, - сказал он. - Вы помните эти слова, как слова присяги, и потому я хочу вместе с вами, товарищи, боевые друзья, повторить их, как нашу торжественную клятву народу, партии...
Он стал читать высоким, звонким голосом, неожиданно покрывшим все аэродромные звуки. У него была привычка, произнося речь, ходить мелкими, короткими шажками. Но сейчас он стоял, держа в руках газету, чуть наклонив корпус вперед, перенеся тяжесть тела на носки, будто хотел догнать слова, которые вылетали из его уст и неслись к стоявшим перед ним шеренгам, потом поднимались ввысь, к чистому утреннему небу:
"...Великий Ленин, создавший наше Государство, говорил, что основным качеством советских людей должно быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей Родины."
Он закончил чтение в ту же минуту, когда над аэродромом взвилась ракета сигнал к вылету.
- По самолетам!
Моторы были запущены. Один за другим СБ, подрагивая на кочках, рулили к старту. Желтые клубы пыли, поднятой винтами, сопровождали их.
