Ознакомительная версия.
Областной комендант встретил приветливо. Предложил нам пойти на работу на ташкентский абразивный или инструментальный заводы. Рассказал, что там требуется рабочая сила, дадут жилье. Рекомендовал сначала устроиться самим, а уже потом забирать свои семьи. К сожалению, мы его не послушали.
Комендант быстро заполнил нам направления, и мы ушли. Для того чтобы попасть в Паркент, надо было на трамвае ехать в Койлюк, а уже там останавливать попутные машины, идущие в колхозы района. Я так и сделал. За 50 рублей шофер согласился нас довезти. Платил я, так как у Джемая денег не было. Мы приехали в райцентр Паркент к обеду. У встретившихся татар узнали, где живут наши семьи. Джемай пошел за речку Сай в колхоз имени Юсупова, где жили его родители, а я – в колхоз «Коммуна». Мне сказали, что мои живут возле больницы.
Там я наконец встретил жену, тещу и ее семью – Абляза, Абдурамана, Аблямита. Рустемчик к этому времени умер. Было это 5 августа 1945 года.
Элиза очень обрадовалась моему приезду. Она и Абляз уже говорили между собой на узбекском языке. Мы пошли на базар, купили виноград, лепешку. Заварили чай. Домик, где они жили, был маленький. Одна комната 2 на 3 метра и проходная, крыша протекала. Спали все на соломе. Укрывались мы ночью моей шинелью. Кушать было нечего.
На следующий день я пошел в комендатуру. Комендант Озеров поставил меня на учет и рассказал о моих правах и обязанностях. Оказывается, я могу получить паек – 8 килограммов пшеницы. Пошел на склад в райпо. Мне дали мешок, но в нем один мусор: если отсеять, окажется только 3–4 килограмма половинчатой пшеницы. Брать надо, так как дома кушать нечего. Голод – не тетка! Один килограмм муки тогда стоил 125 рублей. Одна буханка хлеба – 105–110 рублей. Откуда брать деньги, если нет работы?!
Нужно было трудоустраиваться. Работать учителем я не мог, так как потерял диплом, к тому же учителем истории меня, крымского татарина, в те годы никто бы не назначил. Учителей из крымских татар тогда демонстративно изгоняли из школ. Я пошел в совхоз «Каракалпак», который был на границе Паркентского и Верхнечирчикского районов. Предложили быть заведующим складом. Оклад 400 рублей и четыре буханки хлеба в месяц.
Через пару дней встретился с Джемаем. Он познакомил со своим односельчанином Решатом Алиевым. Он торговал в ларечке на базаре вином. Угостил нас по стаканчику. Джемай рассказал, что я хороший парикмахер, что у меня есть необходимый инструмент. Немного подумав, Решат сказал, что у них в местпроме пустует будка с парикмахерским креслом. Прежний парикмахер после окончания войны уехал в свою Одессу. Какое-то время там работал один узбек, но уволился. Решат повел меня к своему директору Кашипову. Тот дал согласие, только спросил: «У тебя машинка есть?» Я ответил, что даже две: нулевка и второй номер.
– Тогда пиши заявление и принеси разрешение от коменданта.
Мы с Решатом пошли к коменданту Озерову. Он сразу же дал разрешение. Кашипов подписал приказ и дал мне ключи от парикмахерской будки. Так я стал парикмахером Паркентского местпрома.
К работе приступил в 17.00 8 августа 1945 года. Первый клиент был узбеком, который за бритье бороды дал 10 рублей. Второй – за бритье головы и бороды – 30 рублей. Работал я до самого вечера и домой принес буханку серого хлеба. Все очень обрадовались. За второй день заработал 330 рублей. Месячный план сдачи выручки был 2000 рублей. Ежедневно надо было сдавать по 70 рублей. План я выполнил и себе оставил. В конце квартала состоялось общее собрание местпрома. Собралось человек пятьдесят, которые работали в самых разных цехах. Меня поставили в пример за стопроцентное выполнение плана. Дали подарок – коробку спичек в бумажном пакете и черные нитки метров двести без катушек, а также 3 метра боз для подшивки штанов.
Я не хотел брать этот боз. Сказал, чтобы отдали Пулат ака. Он, наверное, очень бедный. Пулат ака сидел на полу и был одет в бозовую рубашку, штаны у него были из плохой выкройки. Люди стали возражать и сказали, что он очень богат. Имеет свой дом, сад, 125 коз, барашек и одного верблюда.
Кассиром в местпроме была Шарипа Исмаилова, мне в парикмахерскую тоже назначили кассира – родственницу Решата – Шевкие. Она стала мне помогать, когда я уходил обедать или по делам: брила и стригла, а деньги отдавала мне.
Рядом со мной, тоже в будке, водкой на разлив торговала Хаир апа, а рядом продавали воду с сиропом «Къизил Су»[182]. Мужчины иногда покупали водку в чайник и заходили ко мне в парикмахерскую, где мы беседовали, выпивали.
Познакомился с Билялом Измайловым. Он помог получить государственную помощь в 5000 рублей, из которой 400 рублей я отдал ему за услугу.
Сразу же по приезде в Паркент я написал заявление коменданту с просьбой встретиться с отцом. Смотрю, мой сосед Мамут агъа за неделю получил такое разрешение, а у меня все нет. Спросил у Мамута, в чем дело. Он сказал: «Бери четверть водки (3 литра в бутыле) и поставь на стол коменданту, тогда уже через неделю получишь ответ». Я так и сделал. Он тут же нашел мое старое заявление и сказал прийти в понедельник за разрешением. Получил я его 10 февраля 1946 года, а 13 февраля отец умер. Было ему 60 лет. Говорят, что причиной была кишечная дизентерия.
Из письма Наджие я узнал, что отец работал завхозом детского дома в Андижане, где уже находился мой братишка Шевкет, который стал сиротой. Получив письмо, я тут же отправил Наджие 900 рублей на расходы, связанные с похоронами, а сам, собрав все необходимые справки, поехал в Андижан. По приезде выяснилось, что никаких денег она не получила. Я пошел на почту и показал квитанцию, но там стали уверять, что деньги вручены. Тогда мой дядя Сеит Ибраим надел гимнастерку со всеми орденами и пошел со мной к начальнику почты. Только тогда мне вернули деньги. Мы провели дува – поминки отца, матери, сестренки.
Комендант в Андижане Самединов сказал, что подготовит документы через два дня. Я не хотел терять времени и принял решение съездить в деревню, где жила и умерла мама. Это была деревня Коклабад Чинабадского района Наманганской области. Поехали вместе с Наджие. Быстро нашли дом, в котором жила мама. Это был сарай. Потолок из камыша, комната черная от дыма, окон нет. Стены небеленые. Внутри жгли костер, а дым выходил через дыру в потолке. Пол – земля. Матрасов не было, ястык[183] – нет. Укрываться тоже было нечем. Я с грустью думал о том, что в Крыму наш дом сожгли фашисты, а то, что осталось, отняли коммунисты. Поэтому в депортацию люди приехали без всего необходимого. Без денег, без еды, и, как результат, были обречены на смерть.
В бывшей комнате мамы теперь жила одинокая старушка Ребия апте. Она нас тепло приняла. Сварила чай, а мы принесли с собой лепешки.
Ознакомительная версия.
