не хватайте первого попавшегося. Проверьте родословную. Лучшим редактором является тот, у которого дядя или тетя заседают в Нобелевском комитете.
Невредно напомнить, что путь к славе в значительной степени зависит от прессы. Достаточно одной фразы маститого литературоведа: «Эта штука посильней, чем „Фауст“ Гете», — и бессмертие у вас в кармане.
Закончить перечень литературных советов мне хочется цитатой из классика. Как-то раз, кося на приусадебном участке траву, Лев Николаевич оперся на косу, вытер взмокший лоб и сказал дворнику Карташову: «Вот тебе, Тимофеич, мой добрый совет:
Если можешь не писать – не пиши».
Глава восемнадцатая
Не гений, но злодейство
Я собираюсь рассказать здесь историю, в которой Довлатов повел себя, как благородный рыцарь, вставший сразу на защиту трех человек: Горького, Маяковского и моей мамы, писательницы Надежды Крамовой.
Маме в юности очень повезло. Она дружила или была знакома со многими блистательными представителями русской литературы, в частности, с Гумилевым, Ахматовой, Горьким, Маяковским, Зощенко, Евгениeм Шварцем, Виктором Шкловским, Борисом Эйхенбаумом, Михаилом Козаковым (старшим) и другими. Мама охотно рассказывала в компаниях о тех временах и встречах, а я все уговаривала ее написать об этом, понимая, что она почти что «последняя из могикан». Мама говорила «успею» и, в конце концов, уже в 90-х годах, написала книжку «Пока нас помнят», вышедшую в издательстве «Эрмитаж». Ее рассказы — «Неизвестное об известных» — были опубликованы в «Новом русском слове», «Новом журнале», «Бостонском курьере», «Русской мысли» в Париже, в журнале «22» в Израиле и других изданиях.
Но за несколько лет до маминых публикаций в газете «Новое русское слово» появилась статья журналистки Майи Муравник под названием «Гений и злодейство». Мы познакомились с Муравник и ее тогдашним мужем Александром Глейзером в 1975 году в Вене по дороге в Америку, и мама за столом рассказала о своих встречах с Горьким и Маяковским.
И вот несколько лет спустя мамин рассказ о ее знакомстве с Маяковским Муравник изложила в своей публикации. Это было нечто перевранное, убогое, написанное совковым языком. Мама ответила довольно резкой отповедью, которая и была напечатана в том же «Новом русском слове». Называлась мамина статья «Не гений, но злодейство». Вот выдержка из нее:
В последнее время стало модным среди некоторых эмигрантских журналистов чернить и обливать грязью выдающихся русских писателей. Майя Муравник, следуя этой моде, избрала наиболее легкий путь. Не вдаваясь в критику и анализ творчества Горького и Маяковского, она «разносит» их по бытовой линии, причем в абсолютно недопустимом тоне бульварной лексики. Муравник спрашивает: «Были ли они гениями, либо злодейскими гениями, либо благородно-злодейскими гениями? Очень заковыристый вопрос».
На мой взгляд это не только не заковыристый, но и вообще не вопрос, а безвкусное и достаточно бессмысленное сочетание слов… Но спорить с этим не стоит. Спорить следует о фактах. Муравник пишет якобы со слов Зинаиды Гиппиус: «Горький жадно собирал всякие вазы и эмали у „презренных“ буржуев, умирающих с голоду… Квартира Горького имеет вид музея или лавки старьевщика…»
Мне приходилось бывать в ленинградской квартире Горького. Свидетельствую: никаких антикварных ценностей там не было. Квартира была обставлена более чем скромно — самой простой дубовой мебелью с допотопным зеркальным шкафом и продавленной оттоманкой.
Если мое свидетельство недостаточно убедительно, мне бы хотелось привести отрывок из воспоминаний о Горьком В. Ф. Ходасевича: «…Город был мертв и жуток… В нетопленных домах пахло воблой. Электричества не было. У Горького был керосин. В его столовой на Кронверкском проспекте горела большая лампа. Каждый вечер к ней собирались люди… Приходили рабочие и матросы, артисты и художники, бывшие сановники и великосветские дамы. У него просили заступничества за арестованных, через него добывали пайки, квартиру, одежду, лекарства, жиры, железнодорожные билеты, командировки, табак, писчую бумагу, молоко для новорожденных… Горький выслушивал всех и писал бесчисленные письма…»
Разделавшись мимоходом с Горьким, Майя Муравник переходит к «уничтожению» Маяковского.
Она рассказывает историю о том, как Маяковский обыграл в карты «некую» даму. Муравник отлично знает, что эта история произошла именно со мной, ибо точно сообщает (не называя моего имени) год моей эмиграции и место жительства. Почему ей кажется позволительным печатать услышанный от кого-то рассказ, украсив его пошлейшими деталями? Но это еще не все. Муравник позволяет себе приводить мою и Маяковского прямую речь, а также приводить текст письма моего отца, никогда им не писанного.
Кроме самого факта моей с Маяковским игры в карты — все остальное фантазия М. Муравник».
Прочтя статью М. Муравник и мамин ответ, Довлатов написал маме открытое письмо, появившееся в НРС. Оно жестко и справедливо описывает проблемы эмигрантской журналистики.
Уважаемая Надежда Филипповна!
Ввиду чрезвычайной, бессмысленной занятости, я сократил почти до нуля неделовую переписку, и все-таки хочу поблагодарить Вас за отповедь Майе Муравник в связи с ее бреднями о Маяковском. Все публикации такого рода основаны на хамском стремлении навязать большому человеку параметры собственной личности, востребовать от него соответствия нашим, как правило — убогим моделям, беззастенчиво взятым за образец. Маяковский, например, следуя эмигрантским критериям, должен был написать похабные частушки о Ленине, распространить их в самиздате, затем попросить политического убежища во Франции и оттуда по западному радио героически критиковать советскую власть. Майя Муравник (которую я давно и хорошо знаю с плохой стороны) никогда не поймет, что Маяковский служил не советской власти, а своему огромному пластическому дару, служил неправильно, ложно, и решился на такую для себя меру наказания, каковой не потребовал бы для него ни один из самых железных оппонентов…
Подобная же низость творится в эмигрантской прессе относительно Горького, Блока, Есенина, Клюева и Пильняка (убитых), Олеши, и даже в адрес Булгакова раздавались упреки насчет недостаточного антисоветизма.
Бич эмиграции — приниженность, неполноценность и холуйство, и Вы оказались первым человеком, отчитавшим холуев резко и без церемоний, дабы отбить у них охоту к осквернению монументов, что на языке цивилизованных народов называется вандализмом.
Еще раз — спасибо, и простите, что не могу написать более внятно, четко и коротко, полуторагодовалый ребенок Николай буквально физически сидит у меня на голове.
От души желаю Вам здоровья и благополучия.
Ваш С. Довлатов
* * *
Вот как на самом деле моя мама, писательница Надежда Крамова, описала свои встречи с Горьким и Маяковским в цикле «Неизвестное об известных».
Синее сукно
(печатается с сокращениями)
Был пронзительный
