Дремал. В легких, в обоих нижних долях сзади, обильные сухие и влажные хрипы. Бронхит. […] Сегодня приходил Стоковский, был очень любезен, мил.
[Д. П. МАКОВИЦКИЙ И МЕСТНЫЙ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ВРАЧ Л. И. СТОКОВСКИЙ НАШЛИ У ТОЛСТОГО ВОСПАЛЕНИЕ ЛЕГКИХ. — В. Р.]
В 5 часов получена успокоительная телеграмма от Черткова о Софье Андреевне. Л. Н. было приятно, что Софья Андреевна спокойнее. Пожелал, чтобы приехал Чертков. Просил свою статью „О социализме“.
Александра Львовна спрашивала, можно ли будет завтра или послезавтра дальше ехать, и переговорила с Озолиным о заказе отдельного вагона. Я ответил: „Дай Бог, чтобы можно было через 7–14 дней“.
Вечером, когда Варвара Михайловна хотела посмотреть температуру, Л. Н. сказал:
— Нет, вы мне посветите. Я сам люблю смотреть…
Посмотрел на термометр и, увидя, что температура с 38° не падает, сказал:
— Ну, мат! Не обижайтесь…» [180].
Телеграмма Александры Львовны Толстой, подпись Фроловой, В. Г. Черткову
1 ноября 1910 г. Астапово Рязанской губ
«Вчера слезли Астапово, сильный жар, забытье, утром температура нормальная, теперь снова озноб — ехать немыслимо, выражал желание видеться Вами, Фролова» [181].
Телеграмма
Александры Львовны Толстой В. Г. Черткову
1 ноября 1910 г. Астапово
«Ясенки Срочно Черткову № 82. Из Астапово ж.д. Принята 1/IX 1910 Подана 1-го 4 часа пополудни
Температура тридцать девять восемь опасается ее приезда» [182].
1 ноября. 2 часа 46 минут дня
[ТЕЛЕГРАММА ИЗ ЕЖЕНЕДЕЛЬНИКА «РУССКОЕ СЛОВО» НАЧАЛЬНИКУ СТАНЦИИ АСТАПОВО ИВАНУ ИВАНОВИЧУ ОЗОЛИНУ С ПРОСЬБОЙ «ТЕЛЕГРАФИРОВАТЬ МЕЛЬЧАЙШИЕ ПОДРОБНОСТИ» ПРИЕЗДА, ПРЕБЫВАНИЯ, РАЗГОВОРОВ И СОСТОЯНИЯ ЗДОРОВЬЯ ТОЛСТОГО. — В. Р.]
1 ноября. 9 часов 15 минут вечера
Ответная телеграмма Ивана Ивановича Озолина «Русскому слову»:
«Лев Николаевич просил о нем никаких сведений не печатать».
Телеграмма И. И. Озолина в «Русское слово». 1 ноября 1910 г. 9 часов 15 минут вечера. Астапово
ВДАЛИ ОТ ТОЛСТОГО
ЯСНАЯ ПОЛЯНА — ТЕЛЯТИНКИ
Из ежедневника Софьи Андреевны Толстой
30 октября. Ясная Поляна
«30 октября. Плачу день и ночь, страшно страдаю. Больней и ужасней ничего не могу себе представить. Лев Ник. был у сестры в Шамордине, потом через Горбачево поехал дальше неизвестно куда (поехал днем позже; запись сделана по памяти, отсюда неточность. — В. Р.). Какая ужасная жестокость!
31 октября. Не ем, не пью четвертый день, все болит, плохо сердце. За что? Писать нечего — стоны и слезы. Приезжал Беркенгейм (врач, друг семьи. — В. Р.); привезли глупого доктора — Расторгуева (П. И. Растегаев. — у С. А. ошибка. — В. Р.) и с медицинских курсов барышню. Только еще тяжелее эти чужие люди, а дети хотят снять с себя ответственность. Чего? Моей жизни? Захочу — и при всех уйду из этой тяжелой, мучительной жизни… Не вижу просвета, если даже вернется Л. Н. когда-нибудь. За те страдания, которые он мне причинил, никогда не будет прежнего. Мы не по-прежнему будем просто, легко любить друг друга, а будем бояться друг друга. Боюсь за его силы и здоровье.
1 ноября. Слабею; пятые сутки не ела и пила немного воды. Сегодня немного полегче и меньше той страстной любви к Л. Н., которая так уязвлена и так страшно истерзала мое сердце. Причащалась, беседовала с священником. Решилась принять немного пищи из страха не быть в состоянии ехать к Льву Ник., если он заболеет. Приехал сын Миша. Занялась немного.
2 ноября. Рано утром получила от „Русского слова“ телеграмму: „Лев Ник. заболел в Астапове. Температура 40°. Мы все поехали из Тулы: Таня, Андрюша, фельдшерица — экстренным поездом в Астапово“» [183].
[30 ОКТЯБРЯ, ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА А. Л. ТОЛСТОЙ И В. М. ФЕОКРИТОВОЙ-ПОЛЕВОЙ ИЗ ЯСНОЙ ПОЛЯНЫ В ШАМОРДИНО, СОФЬЯ АНДРЕЕВНА В 4 ЧАСА НАПИСАЛА ВТОРОЕ ПОСЛЕ УХОДА ПИСЬМО МУЖУ. — В. Р.]
Дорога от деревни Ясная Поляна до станции «Козлова Засека». 1908. Фотография К. К. Буллы
С. А. Толстая в своей комнате в Ясной Поляне. 1906 (?). Фотография С. А. Толстой (?)
Л. Н. и С. А. Толстые. 1884. Ясная Поляна. Фотография С. С. Абамелека-Лазарева
Первое безответное письмо
Софьи Андреевны Толстой Л. Н. Толстому
30 октября. Ясная Поляна
«30 октября 1910 г. 4 часа ночи.
Еще нет от тебя, милый мой Левочка, никаких известий, и сердце раздирается от страданий. Голубчик мой, неужели ты не чувствуешь отклика их в себе? Неужели один мой глупый жест погубит всю мою жизнь? Ты велел мне сказать через Сашу, что то, что я с подозрительностью шарила в твоих бумагах в ту ночь, было переполнением, которое заставило тебя уехать? В ту ночь я носила свои письма вниз; желтая собака вбежала за мной, я поспешила затворить все двери, чтоб она не разбудила тебя, и не знаю, прямо, что меня заставило войти в твой кабинет и только дотронуться (здесь и далее, включая другие тексты, курсив С. А. Толстой. — В. Р.) до твоего дневника, что делала раньше и чего уже не делала совсем последнее время — чтоб удостовериться, что он на месте. Не от подозрительности я иногда смотрела на тебя, а часто просто, чтоб с любовью взглянуть на тебя.
Моя глупая ревность к Черткову, заставлявшая иногда искать насколько ты его любишь, — подтверждения этого, стала проходить последнее время, и я хотела тебе это несколько раз сказать, но было совестно, как будто унизительно для тебя разрешать мне ваши свиданья.
Левочка, друг мой, ведь все, что ты писал великого, художественного и духовного, — все ты писал, живя со мной. Если моя нервная болезнь теперь мешала тебе работать, — прости меня, голубчик. Я начала усиленно лечиться, вчера; ежедневно, два раза по целому часу я должна сидеть в теплой ванне с холодными компрессами на голове и почти весь день лежать. Буду слушаться тем более, что я дошла до ужасного состояния вследствие твоего поступка, — т. е. отъезда, и до тебя, верно, дошли слухи, что в ту минуту, как Саша мне сказала, что ты уехал совсем, я, не дочитав твоего ко мне письма, — убежала, и прямо навзничь, чтоб не было спасенья, бросилась в средний пруд…
И как это я, чуткая, не слыхала твоего отъезда? Когда я убежала, я, верно, имела ужасный вид, потому что Саша немедленно созвала Булгакова, Ваню и повара, и они пошли за мной. Но я уже добежала, и вода меня всю закрыла, и я почувствовала с наслаждением, что вот, вот — и конец моим душевным страданиям — навсегда. Но Богу не угодно было допустить нас с тобой до этого греха; — бедная Саша и Булгаков бросились совсем одетые в воду и с трудом вытащили меня с помощью Вани и повара и снесли домой.
Ты, конечно, рассердишься, узнав про
