Это последнее орудие преступления, профессор! — любезно объяснил помощник Путилина.
— Гроб?!
— Да.
— О, какие у вас случаются необычайные преступления! — удивленно всплеснул руками итальянский ученый.
Начался подробный осмотр.
Профессор, живо всем интересуясь, поражал своим блестящим знанием многих орудий преступления.
— Боже мой! — шамкал он. — У нас в Италии точь-в-точь такая же карманная гильотина!
— Простите, профессор, я вас покину на одну секунду. Мне надо сделать одно важное распоряжение относительно допроса только что доставленного преступника... — обратился помощник Путилина к профессору.
— О, пожалуйста, пожалуйста! — любезно ответил тот.
Я направился следом за помощником.
— Так что, ваше высокородие... — проговорил я, скрываясь за дверью соседней комнаты.
Прошло секунд пять, а может быть, и минута. Теперь это изгладилось из моей памяти.
Вдруг страшный, нечеловеческий крик, полный животного смертельного ужаса, прокатился в кабинете-музее.
Я похолодел.
— Скорее! — шепнул мне помощник Путилина, бросаясь на крик.
Мы оба бросились туда и, распахнув дверь, остановились, пораженные.
Гроб стоял, приподнявшись!
Из него в полроста вырисовывалась фигура Путилина с револьвером в правой руке.
Около гроба, отшатнувшись в смертельном страхе, стоял с поднятыми дыбом волосами ученый-профессор.
Его руки были протянуты вперед, словно он защищался от страшного привидения.
— Ну, господин Домбровский, мой гениальный друг, здравствуйте! Сегодня мы квиты с вами? Не правда ли? Если в этом гробу я проводил вас, зато вы встретили меня в нем же.
— Дьявол! — прохрипел Домбровский. — Ты победил меня.
На Домбровского надели железные браслеты. Он перед этим спросил, как милости, пожать руку Путилину.
— Знаете, друг, если бы вы не были таким гениальным сыщиком, какой бы гениальный мошенник мог выработаться из вас!
— Спасибо! — расхохотался Путилин. — Но я предпочитаю первое.
— Как ты все это сделал? — спрашивал я вечером Путилина. Триумф был полный.
— Как?.. Видишь ли... И объявление, и статья — были делом моих рук. Это я их напечатал. Гроб, который ты видел, был второй гроб, в дно которого я и спрятался. Я был убежден, что Домбровский, случайно оставивший изумруд в гробу, явится — при таком щедром посуле — за ним. Когда мне подали карточку «профессора», я знал уже, что это — Домбровский. Когда вы вышли из кабинета-музея, негодяй быстро подошел к потайной части гроба. Он лез за поисками драгоценного изумруда. В эту секунду я, приподняв фальшивое дно, предстал перед ним. Остальное тебе известно.
Письмо архимандрита. У отцов отшельников
Я только что вернулся после визитации больных, как услышал знакомый звонок моего друга Путилина.
— К тебе, доктор! — входя в мою приемную, проговорил Путилин. — Фу-у, устал! Ну и зима же выдалась, будь ей неладно! Столько дел, столько дел...
— Но ведь ты без этого — как рыба без воды.
Путилин рассмеялся.
— Ты прав. Моментами страшно хотелось бы отдохнуть, но... при первом намеке на выдающееся дело — я встряхиваюсь и бросаюсь на розыски с юношеским жаром и пылом. Нет, видно, горбатого только могила исправит.
Он протянул мне письмо на плотной хорошей бумаге.
«Ваше превосходительство милостивый государь Иван Дмитриевич! Я решаюсь обратиться к Вам с всепокорнейшей просьбой расследовать некоторые таинственные явления, кои за последнее время стали твориться в нашем монастыре, настоятелем коего я состою. Поелику вследствие недуга не могу посетить Вас лично, убедительно прошу не отказать приехать в нашу обитель. Призывая на Вас благословение Божие, с истинным почтением слуга Ваш покорный о. архимандрит Валентин, настоятель Н-ского монастыря».
— Что ты на это скажешь?
— Ты был уже там?
— Нет. Я заехал за тобой. Если хочешь, поедем вместе.
— Хочу ли я! Ну конечно, мой великий друг, но... будет ли удобно?
— Отчего же нет, мой великий ассистент! — улыбнулся Путилин.
Мы поехали.
Минут через сорок перед нами вырисовались ворота огромного и богатейшего Н-ского монастыря, столь популярного в Петербурге. У ворот находился страж, к которому и обратился Путилин:
— Скажи, любезный, как нам попасть к отцу настоятелю?
— А вот-с, все прямо, потом-с за большим правым белым собором свернете налево. Там — каменный корпус-флигель, в нем обитает его высокопреподобие.
Когда мы проходили огромным наружным помещением монастыря, в пространстве которого мог бы уместиться целый уездный городок тогдашней России, нам встретился какой-то не то монах, не то послушник.
Он внимательно и зорко оглядел нас, поклонился и мягко-вкрадчиво обратился к Путилину:
— Вы не к отцу ли Валентину, нашему архимандриту-настоятелю изволите следовать?
— Да, к нему. А вы почему же, отче, это знаете? — спросил Путилин.
— Отец настоятель приказал мне поглядывать вас, дабы проводить к нему. У нас здесь долго ли запутаться?.. Помещение, как изволите видеть, обширнейшее. Пожалуйте!
И монах повел нас, идя впереди.
— Это чрезвычайно любезно со стороны отца Валентина... и чрезвычайно глупо... — услышал я тихое бормотание моего друга.
Мы миновали один собор, другой — и вскоре очутились перед огромным белым каменным флигелем, расположенным полуциркулем.
В окнах виднелись белые кисейные занавески, горшочки с цветами герани, олеандра и «сережек» и деревянные клетки с птичками.
— Здесь кельи братии, отче?
— Да-с, а вот эти окна принадлежат помещению отца архимандрита, — предупредительно пояснил ведущий нас монах-отшельник.
Мы вошли в подъезд, поднялись по ступеням отлогой лестницы и, попав в длинный коридор, остановились перед красивой дверью светлого ясеня.
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа... — троекратно стукнул в дверь монах.
— Аминь! — послышался из-за двери высокий, приятного тенорового тембра молодой, звучный голос.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял высокий, стройный юноша, одетый в черный подрясник.
Он был необычайно красив. Роскошные густые волосы светло-золотистого цвета шатром поднимались над белым, словно из мрамора выточенным лбом. Большие синие глаза, в которых горел пламень какого-то религиозного экстаза-фанатизма.
Это, если хотите, был блестящий тип первомученика-христианина, одного из тех, которые сотнями погибали на арене кровожадного языческого цирка Рима в лютых когтях хищных зверей или же на «иллюминационных» крестах роскошных садов безумного Нерона.
— К нашему отцу настоятелю... — показывая на нас, обратился к юноше монах.
— Пожалуйте! — с низким поклоном пригласил нас юноша, по-видимому келейник.
— Как позволите о вас доложить его высокопреподобию?
— Скажите, голубчик, что по письму отца Валентина, — уклончиво ответил Путилин.
Мы разделись и вошли в большую комнату — келью,
