Дед Олдрич любил путешествовать и был большим ценителем искусства. Мать вместе с братьями и сестрами часто сопровождала его в Париж, Рим и Лондон на официальные конференции. Еще в юном возрасте она познакомилась с Парижем и его искусством, прекрасно чувствуя себя в окружении новых форм и идей, возникавших в то время.
ДАВЯЩИЕ НОРМЫ, ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ХРУПКОСТЬ
Замужество привело мать в семью, абсолютно отличную от ее собственной. Братья и сестры матери, особенно ее старшая сестра Люси, дразнили ее по поводу семьи Рокфеллеров, «застегнутых на все пуговицы», и вначале беспокоились, сможет ли она вообще приспособиться к новой жизни.
На протяжении большей части детства отца его мать Лора Спелман Рокфеллер была доминирующей фигурой в его жизни. Неся основную ответственность за его воспитание и образование, она была строга. Ее родители были глубоко религиозными людьми, игравшими активную роль в движении против рабства и за трезвый образ жизни. Портреты и фотографии говорят о ней как о сильной личности, которая была не склонна предаваться безумному веселью.
Бабушка Рокфеллер дала отцу основы его религиозного воспитания, привила незыблемые моральные устои и впервые открыла ему глаза на то, что ему предстоит нести тяжелую ответственность управления огромным состоянием семьи. Бабушка Рокфеллер присоединилась к Женскому христианскому союзу трезвости вскоре после его основания, твердо убежденная в том, что «демон пьянства» лежит в основе всех социальных проблем того времени: нищеты, пороков и преступности. Будучи еще маленьким мальчиком, отец регулярно посещал заседания общества трезвости, а когда ему исполнилось десять лет, подписал клятву воздерживаться от табака, сквернословия и употребления спиртных напитков. Вплоть до поступления в колледж жизнь отца была сосредоточена на семье и баптистской церкви. Годы студенчества отца, проведенные им в Университете Брауна, предоставили ему первую возможность вырваться из-под влияния матери, однако это было трудной задачей, и в полной мере ему это не удалось. Однако он знакомился с новыми идеями, которые постепенно расширяли его понимание окружающего мира. У него появились друзья, причем дружба с ними продолжалась в течение всей жизни. Самым важным, по крайней мере с моей точки зрения, было то, что он встретил мою мать и начал ухаживать за ней, что завершилось их браком более чем через восемь лет после знакомства.
Даже с учетом всего позитивного, которое дало университетское образование, спокойная семейная жизнь и большой круг друзей, отец подходил к жизни с заметной неуверенностью. Его брак, несмотря на все начальные сомнения и колебания, оказался для него буквально даром божьим. Живость матери, ее общительность и дружелюбие помогли ему справиться со своей неуверенностью и склонностью к самоанализу, помогали компенсировать то, что он остро ощущал как свои недостатки. В матери он нашел человека, который мог понимать его, заботиться о нем и защищать его эмоциональную хрупкость. Он хотел, чтобы она была с ним всегда, если и не непосредственно рядом, то, по крайней мере, всегда на доступном расстоянии. Он хотел иметь возможность уединяться вместе с ней в их личном приватном круге общения, состоявшем только из них двоих. В определенном плане это было романтично, и мне кажется, что их отношения были исключительно интенсивными отношениями любящих друг друга людей. С другой точки зрения, отношения между ними исключали все остальные связи, включая общение с детьми. И в этом для матери заключался источник больших стрессов.
Мы выросли, понимая, что, если мы хотим внимания матери, мы должны конкурировать за это с отцом. Мы видели, как она заботится о нас и наслаждается проводимым с нами временем, причем для нас было очевидно, что конфликт между нуждами отца и нашими потребностями вызывает ее огромную тревогу. За нее шла никогда не прекращающаяся борьба, что было причиной огромного стресса; она никогда не смогла разрешить эту ситуацию. Отец считал, что, когда он в ней нуждался, мать всегда должна была быть с ним, а его нужды в этом отношении были практически ненасытными.
Несмотря на это существовавшее напряжение (а оно в сильной степени присутствует в моих воспоминаниях о детстве), даже сейчас, когда я думаю о матери, меня наполняет ощущение огромной любви и счастья. Мне кажется, что, по современным стандартам, ее не сочли бы красивой женщиной. Нельсон и я унаследовали имевшиеся у нее характерные черты лица семьи Олдрич, главным образом нос. Однако я думал о своей матери как о красивой женщине, точно так же, как многие ее друзья и знакомые. Ее черты были наполнены такой живостью и пронизаны таким теплом! Она обладала той красотой, которую трудно схватить на фотографии или картине, и, по существу, лишь немногие портреты воздают ей должное. Странно, что она больше всего похожа на себя в рисунке, сделанном уже после ее смерти Фредом В. Райтом с ее очень хорошей фотографии с маленьким Родманом - старшим сыном Нельсона - на руках. Получилось так, что выражение ее лица на этом рисунке схвачено лучше, чем на всех ее официальных портретах.
Наряду с чертами лица, характерными для семьи Олдрич, я в значительной степени унаследовал от матери и ее темперамент. Ее спокойный характер резко контрастировал с большей напряженностью и зажатостью отца и некоторых моих братьев и сестры. Я всегда чувствовал свои особые отношения с матерью. Мать любила маленьких детей, и то, что я был младшим, давало мне преимущество. Братья часто обвиняли меня в том, что я пользуюсь особым отношением, хотя родители всегда сознательно старались не демонстрировать предпочтения к кому бы то ни было из детей. Но отношения между матерью и мной были легкими. Мы нередко радовались одним и тем же вещам. Одно из моих самых сильных воспоминаний касается ее любви к искусству и того, как тонко и терпеливо она передала это чувство мне. Красивые предметы оживали в ее руках, как будто любование ими передавало вещам особую ауру прекрасного. Чем дольше она смотрела на картину, тем больше она находила в; ней, словно какая-то магия открывала в ней новые глубины, новые измерения, недоступные обычным людям.
В матери было очень мало от страсти «коллекционера»; обладать полным набором каких-то предметов представляло для нее гораздо меньший интерес, чем наслаждение качествами каждого из них. Находясь рядом с ней, я впитал в себя что-то от ее вкуса и безошибочной интуиции. В восприятии искусства я научился у нее большему, чем у всех историков искусства и кураторов музеев, которые просвещали меня в сфере теории истории искусства и оценки предметов искусства на протяжении многих лет.
