Иногда в клубе собирались прогульщики, которым больше некуда было идти. По-моему, им позволяли оставаться безо всяких вопросов или разбирательств. Иногда ребята играли в опасные игры. Однажды Йен с приятелями забрались в подсобку, прихватив с собой баллончики с бытовым газом, который собирались нюхать. Когда из-за паров пропана дышать стало практически невозможно, Колин Хайд выскочил наружу и попытался запереть остальных. Едва только Йену и Тони удалось вырваться, как Колин чиркнул спичкой и бросил ее в кладовую, где еще оставалось трое ребят. Им, можно сказать, повезло: все обожгли руки и лица и опалили волосы, но обошлось без более серьезных последствий.
В том же году, когда Йен впервые получил передозировку, я на летних каникулах познакомилась с Тони Нат-толлом. Мы встретились в молодежном клубе; у Тони был длинный нос, он неряшливо одевался и ходил с немытыми волосами — нечто среднее между Родом Стюартом и Кэтом Уизлом. Но чувство юмора и широкая улыбка делали его в некотором роде привлекательным. Он постоянно рассказывал о своем друге Йене и так носился с мыслью нас познакомить, что однажды после клуба мы отправились к нему в гости. Йен жил на Парк Вью с родителями и сестрой. Мы вошли, поднялись по лестнице, свернули на площадку, и я увидела высокого парня, который оглядывал с балкона футбольное поле. Он не показался мне особенно привлекательным, но заинтересовал. Его волосы были довольно длинными, глаза подведены, на плечах — розовая куртка из искусственного меха, взятая у сестры. Йен поздоровался вежливо, но, казалось, не особенно впечатлился новой девушкой Тони. Чувство было странное: как будто я на кинопробах или ожидаю аудиенции. В клубе я Йена никогда не видела, хотя Тони, его ближайший друг, появлялся там часто.
В течение следующих месяцев большую часть своего свободного времени я проводила с Тони и Йеном. Обычно мы собирались дома у Кертисов. В отличие от уютных комнат родителей и сестры, комната Йена в своем минимализме напоминала тюремную камеру, что было вполне в его вкусе. Вся меблировка состояла из двух односпальных кроватей — по-видимому, для того, чтобы Тони мог у него переночевать, — и комода с выдвижными ящиками. Пластинки были аккуратно сложены в небольшой коробке — Йен любил разную музыку, но не стремился собрать большую коллекцию и постоянно выменивал одни записи на другие. Прочие сокровища: подборки музыкальных газет и журналов Oz — хранились в нижнем ящике комода. Еще там была толстая черная папка, набитая листами в линейку. Заголовки на картонных разделителях гласили: «Проза», «Стихи» или «Песни». Мне это показалось довольно претенциозным, что, впрочем, Йена ничуть не смутило.
Я и Тони редко встречались наедине. В холодные дождливые дни мы втроем сидели в комнате Йена и слушали пластинки. Если мы с Тони принимались целоваться, Йен невозмутимо сидел и курил. Я не замечала, чтобы он проявлял ко мне какой-то интерес, и часто думала: хорошо бы он нашел себе девушку — нам было бы веселее вчетвером. Но ему, казалось, доставляло гораздо больше удовольствия просто валяться на кровати, курить и слушать музыку. Мне самой нравились The Beatles, Creedence Clearwater Revival, Т. Rex и Love Affair (в основном из-за симпатичного вокалиста Стива Эллиса).У Йена были иные предпочтения; оригинальный вкус значительно отличал его от прочих моих друзей, которые все как один слушали выходившие на лейбле Motown популярные в то время соул-группы.
Больше всего мне нравилось, когда мы проводили вместе целый день: в этом случае Йен и Тони обходились без наркотиков. Но иногда они прогуливали уроки и встречали меня уже после школы, успев наглотаться валиума, украденного у родителей, или надышаться всем самым токсичным, что только могли достать. Тогда их лица становились холодными и бледными, а дыхание тяжелело от химикатов.
Валиум принимали для того, чтобы хорошо оттянуться. В этом не было ничего зловещего или мрачного, правда, иногда случалось принять слишком много. В наркотиках тогда виделось что-то романтическое, и мы считали, что создаем себе богемный имидж. Когда я узнал о самоубийстве Йена, первой мыслью было: «Вот слабак». Не было никакой нужды лишать себя жизни — ведь он просто хотел играть рок. Он и стал музыкантом, так что, думаю, пожаловаться ему было не на что. В том, что случилось, была какая-то театральность. Он всегда любил драматические эффекты, которые впечатляли окружающих. Любил эпатировать. Причем недостаточно было просто нарядиться и быть в центре внимания, нет, он должен был напиться и позлить народ. В определенном возрасте это многим кажется необыкновенно веселым — но только до поры до времени.
Тони Наттолл
Иногда Йен говорил, что страдает от «флэшбэков». Простыми словами, ему казалось, что возвращается действие принятых до этого наркотиков. Мы считали, что это и вправду побочный эффект медикаментов, — никто даже не думал, что так могли проявляться ранние признаки эпилепсии. В любом случае родителям он бы ничего не сказал.
На счет злоупотребления лекарствами мы списывали и такие случаи. Однажды мы отправились на концерт в крошечном помещении, дверь в дверь с местной библиотекой. Музыканты во время выступления использовали световые вспышки; Йен некоторое время смотрел на них, а потом рухнул на пол. Его, не церемонясь, волоком оттащили в другую комнату и оставили приходить в себя.
В конце концов мы с Тони расстались. Это произошло без какой-либо видимой причины, не было ни ссор, ни выяснения отношений. Я недоумевала: еще вчера меня обожали, и вдруг я оказалась предоставлена сама себе. К счастью, мне удалось возобновить общение с прежними друзьями. Наступило длинное, жаркое и сумасшедшее лето 1972 года. Я истратила все деньги на клешеные брюки, хипповские бусы и ароматические палочки.
Драматическое искусство в школе «Кинге» преподавал прогрессивный педагог Грэм Уилсон. Решив поставить пьесу Тома Стоппарда «Настоящий инспектор Хаунд», он позвал на женские роли девочек нашей школы, ведь оба учебных заведения имели гуманитарный уклон и совместные мероприятия были вполне уместны. Тогда-то и познакомились Оливер Кливер и староста нашей школы, Хелен Аткинсон Вуд. Ей, как и мне, всячески расхваливали Йена, любителя черного лака для ногтей, и убеждали с ним познакомиться. Образ жизни Йена и Хелен сильно разнился, тем не менее они стали близкими друзьями. Тощий, неуклюжий парень из муниципальной квартиры и изящная миниатюрная блондинка сразу заинтересовали друг друга.
В Йене всегда ощущалось что-то роковое. Хотя он и не говорил напрямую о самоубийстве, но было нечто опасное, саморазрушительное в его натуре. О таких вещах, в общем, и нет необходимости говорить: и так понятно, что если кто-то идет на это — значит, он выбрал иной путь, чем ты или твои знакомые.
