Йену как-то удавалось поддерживать дружбу и с соседскими ребятами, и с более богатыми сверстниками из школы. Я тоже старалась сохранить старых друзей, но не преуспела в этом, в основном потому, что Йен был категорически против них. Я еще не успела этого осознать, а он уже начал контролировать мою жизнь — в самом начале наших отношений.
По выходным мы с подругой Элейн подрабатывали в продуктовой лавочке на городском рынке. Йен предложил обедать у них дома сэндвичами, приготовленными его мамой. То ли чрезмерная заботливость Дорин, то ли настойчивость Йена, который вознамерился следить за каждым моим шагом, помешали мне отказаться. Йен всегда встречал меня и конвоировал на работу и с работы. Часто бывая у них дома, я на удивление мало была знакома с его сестрой Кэрол. Внешне она была похожа на Йена, но вела себя гораздо застенчивей. Она не смогла поступить в гуманитарную среднюю школу, поэтому я считала ее менее одаренной, чем Йена. Ей было всего тринадцать, но я однажды предположила, как было бы хорошо вчетвером, если бы Кэрол начала с кем-нибудь встречаться. Йен сказал: «Ну нет, моя сестра с парнями гулять не будет!»
Его резкие вспышки злости, зачастую необъяснимые, нередко портили все веселье. Однажды мы вшестером пришли в гости к другу, и, разговаривая с его отцом, кто-то из нас начал расхваливать дом. Смущенный хозяин что-то пробормотал и сказал: «Да, здесь получше, чем в Мосс-Сайде[2]». Йен мгновенно вскинулся: «Чем вам не угодил Мосс-Сайд?» Пока бедняга пытался объясниться, Йен обвинил его в расизме, потом врезал кулаком кому-то из гостей и забился за диван. Помню, я ползала вокруг дивана на четвереньках, уговаривая его выйти, но на Йена нашло упрямство. В конце концов кто-то, скорее всего, Оливер Кливер, все же уговорил его пойти домой.
Летом 1973 года родители Оливера отправились в отпуск, оставив сына жить в доме друзей. Но он пробрался обратно, и мы устроили немноголюдную, но сумасшедшую вечеринку, которая кончилась тем, что Йен выбил кулаком стекло на входной двери; никто не понял, что его так взбесило. Рана оказалась не слишком глубокой, и мы самостоятельно смогли довести его до больницы.
Наступила осень, и жизнь, казалось, снова должна была стать скучной. Однако Оливер, выпивая в пабе «Таверн Парк», познакомился с владельцем антикварного магазина «Копперфилд» Робертом и завсегдатаем антикварных ярмарок Джоном Талботом. Эти двое постоянно затевали вечеринки, особая атмосфера которых навсегда останется в моей памяти: они сделали осень 1973 года одной из самых счастливых в моей жизни. Мне было шестнадцать, я была впечатлительна, обожала «Канун святой Агнессы» Джона Китса и грезила об эпохе волшебников и рыцарей в блестящих доспехах.
Антикварный магазин, в котором устраивались вечеринки, располагался в старинном здании неподалеку от центра Маклсфилда. Каждый раз, когда Йен стучал в дверь, я начинала бояться, что нас не пустят. Но дверь неизменно открывалась — на самую малость, чтобы только протиснуться, — и мы попадали внутрь. Языки пламени облизывали стены камина; фоном играла обволакивающая музыка; бывало и угощение, разложенное искусно, как на пиршестве. Рядом ставилась огромная чаша с пуншем, в которую каждый выливал принесенное с собой. В завершение вечера некоторые гости могли вместе отправиться в душ. Йен никогда не горел желанием к ним присоединиться, предпочитая выкурить сигарету в одиночестве. Однажды к нам в кровать забралась совершенно голая девушка, не особенно привлекательная, но с весьма недвусмысленными намерениями. Йен ужаснулся и немедленно вышвырнул ее обратно. Впрочем, он не всегда сторонился других девушек. Однажды ночью он куда-то надолго запропастился, и я попросила Кельвина найти его. Кельвин отправился на поиски и тоже исчез; я начала искать их сама и обнаружила Йена в спальне, которую никогда прежде не видела, с блондинкой Хилари, чью красоту несколько портило косоглазие.
Однажды, поленившись возвращаться домой после вечеринки, мы остались ночевать у Джона. Стены спальни были не оштукатурены, обычную лампу заменяла деревянная люстра со свечами. Мы попытались впятером уместиться на одной кровати, но в конце концов Оливер отправился спать на кушетку. Йен потребовал, чтобы я легла набок, лицом к стене, а сам ухитрился лечь на спину: он не хотел, чтобы мы с Джоном спали рядом и прикасались друг к другу, но и сам бы не повернулся к Джону спиной. Я лежала, уткнувшись в каменную стену, по которой стекала вода, и никак не могла заснуть. На следующее утро Джон первым выбрался из постели, помазал лицо маслом Oil of Ulay и отправился варить нам кофе. Его приятели, Оскар и Берти, ночевавшие на кухне, присоединились к нам, и мы сидели, дрожа, перед давно потухшим камином, предаваясь воспоминаниям о вечеринке.
Мы были будто в пьесе Ноэла Кауарда и в какой-то степени гордились своей принадлежностью к «элите». Когда однажды на вечеринку попытались пробраться двое местных отморозков, их вышвырнули. На вопрос «почему?» Джон ответил: «Потому что вы омерзительны!» К внешнему виду гостей он был требователен. Иногда, например, объявлял, что все должны явиться в шляпах или одетые строго определенным образом. Тогда в пабе «Маклсфилд Арме» собирались юнцы во фраках и, изображая равнодушие, пускали пыль в глаза остальным посетителям. На самом деле все эти франты во все глаза рассматривали друг друга.
Среди друзей Джона Тальбота, всех этих чудаков, что обитали в мире антиквариата, Йен выглядел чуть ли не заурядно. Сам он наслаждался обществом новых знакомых, а их отношение к нему не испортилось, даже когда выяснилось, что Йен не гей. Он, правда, красил глаза, но мода того времени была столь причудливой, что ни макияж, ни вызывающая одежда и поведение не делали его таким уж особенным. Но Джон Тальбот видел силу характера Йена и понимал, что никто, кроме нескольких кумиров, не способен влиять на него.
Родители Оливера Кливера в конце концов запретили ему посещать магазин Джона — по мнению самого Джона, упуская из внимания то, что Йен Кертис влиял на него гораздо сильнее. В свою очередь родители Йена считали, что это Оливер портит их сына.
После музыки Йен больше всего на свете любил одежду. Он постоянно стремился выглядеть необычно и привлекать внимание, вполне в этом преуспевая. Как-то зимой 1973 года, незадолго до Рождества, Йен присмотрел в магазине мужской одежды тигровый шарф. Денег на его покупку пока не предвиделось, и он постоянно ходил проверять, лежит ли шарф на витрине. Я тайком купила его, чтобы сделать Йену подарок на Рождество, — и в какое же он пришел отчаяние, когда не увидел своего шарфа в магазине! Он даже решил, что шарф перехватил у него Оливер.
