его плачущим, но теперь это было естественным, – нет, больше всего меня растрогал Крис, муж Мэнди, заливающийся слезами. Каким-то образом это затронуло всех. Зал был наполнен утратой и душевной скорбью.
Потом мы собрались у Майка. Казалось нереальным быть там разодетыми как при параде, в слезах и без Майка. Прибыл катафалк, и мы поплелись следом за ним, как оглушенные, в неестественной тишине, на вторые похороны в крематорий. Я понятия не имел, сколько народу ожидает там Майка и нас. Может, десять человек? Может, сто?
Боже! Огромная толпа уже собралась снаружи, ожидая в торжественной тишине своего Шефа Рокку. Мы вышли из машины и на какую-то минуту возникло нелепое «мы и они», мне стало неловко, и я подошел к ним. Там было много моих друзей и друзей Майка, и все они смущенно на меня смотрели, не зная, что сказать или сделать. Помню, там был шотландец Али, наш с Майком друг, я его сто лет не видел. Стоило мне увидеть его лицо, как я сразу вспомнил его тогда, до всего случившегося, развлекающегося на вечеринках, выпивающего и наслаждающегося жизнью с нами – со мной и Майком. Это меня сломило. Я шагнул в его распахнутые объятия, ухватился за него и зарыдал.
Потом всех пригласили внутрь. Члены семьи вошли последними, и гроб Майка водрузили на каталку. Мы торжественно ввезли его в крематорий. Папа шел первым, потом мы со Стори, Эдан, Лаура, Крис, Джейкоб и лучший друг Майка Али.
И из колонок зазвучал Chief Rocka…
Сидя в первом ряду я нащупал в кармане листок с моей речью. И еще один.
Первое желание из списка.
Я прочел эти слова, слова Майка.
«1. Выход на похоронах. Пожалуйста, сваляй дурака перед тем, как начнешь говорить. Споткнись – и как можно драматичней. Рассмеши их всех за меня и разряди обстановку».
Отлично.
Я отдираю себя от пола. Не то чтобы я сильно ушибся, но выход получился даже более зрелищным, чем я предполагал. Я по-настоящему потерял равновесие. Работаем по Станиславскому. Пожалуйста, Майк.
Все вокруг замерло. Я оглядываюсь. Большинство опускают глаза, не решаясь даже посмотреть на меня. Все они думают: «Ройд только что попал в неописуемо неловкую ситуацию». Я чувствую, что они разделяют мою боль. В воздухе повисла паника, все эти скорбящие люди замерли в нерешительности – не должно ли им податься вперед и как-то оказать мне поддержку. Папу и Стори я, к счастью, предупредил заранее.
«Вы в порядке?» – Мэри кидается ко мне откуда-то сбоку, протягивая руки, чтобы меня поднять. Но я уже встал. Я твердо стою на ногах и неожиданно чувствую себя уверенным, знающим, что я делаю. Возможно, даже вернувшим контроль.
Я жестом останавливаю ее и робко, виновато улыбаюсь. Потом оглядываюсь на всех остальных, молча успокаивая их. Я в порядке. Я нормально. И я – это я. Я использую эту минуту по полной. Каким-то образом Майку удалось сделать из меня актера именно тогда, когда я был в шаге от того, чтобы горе полностью лишило меня дара речи. Я медленно лезу в карман пиджака и вытаскиваю свою речь. Разворачиваю листок и удобно устраиваюсь за кафедрой, прежде чем еще раз взглянуть на взволнованные лица. Наконец я достаю еще один листок, тот, на котором крупными буквами, так, что все могут прочесть, написано «СПОТКНИСЬ», и высоко поднимаю его перед собой.
«Это то, чего хотел от меня Майк», – произношу я с глубоким вздохом облегчения.
Секунда полной тишины, чтобы осмыслить мои слова, – и весь зал взрывается смехом вместе со мной.
Спасибо, Майк. Без этого, без того, чтобы сначала выставить себя полным дураком, я просто не смог бы сейчас стоять здесь и говорить то, что я хочу сказать. Это только благодаря тебе. И спасибо, что всех рассмешил. Что объединил нас. Из могилы. Я понял, – ты ушел, но мы здесь для того, чтобы вспомнить твою жизнь, а не смерть.
Что дальше?
Я лучше выгляжу в одежде, чем голым. Именно это заботит меня сейчас больше, чем тот факт, что я на склоне заснеженной горы и здесь ниже нуля. Почему я не ходил в спортзал, как собирался? Я бы не прочь иметь такую внешность, как у Брэда Питта в «Бойцовском клубе», но моя-то от нее уж точно очень далека.
Я догадывался, что одним из заданий списка желаний будет частично обнажить свою плоть, но необязательно же было так сразу! Я совершенно не в восторге от этого. Мы с Майком даже никогда не переодевались в одной комнате, и это позволяло каждому сохранять в душе уверенность, что его тело лучше. Мне нечасто случалось раздеваться, даже чтобы прыгнуть в бассейн. Да, признаю – это чистое самолюбие, ничего больше. Не то чтоб я был таким пугалом, но теперь, когда друзья снимают фильм с мои участием, мне очень хочется, чтобы кто-нибудь в конце концов посмотрел его и сказал: «Ого, какая фигура – мне бы такую!»
Так что я преисполнен твердого намерения пойти в спортзал, но также предрасположен к лени. Самолюбие и лень – неудачное сочетание. Я потратил кучу времени, распределяя всех по местам, чтобы это снять. Снять мое ужасное тело. И да, здесь дико холодно. Подарок в студию!
Надо объяснить. Я нахожусь в Авориаз [9], во французских Альпах, на склоне со сноубордом, в ботинках и куртке. И на мне больше ничего нет, кроме обтягивающих стрингов леопардовой расцветки. Еще (вероятно, как сомнительный способ сохранить мою анонимность) темные очки и милая ковбойская шляпка ядовито-розового цвета. Ах да, еще пушистые наручники, пристегнутые к запястью.
Я знал, что одно из заданий надо будет выполнить здесь, в Авориаз, и знал, что это будет что-то ужасное. Я не ждал чего-то вроде: «Давай, Ройд, проведи прекрасный день на сноуборде и, может быть, ты даже научишься новому трюку». Конечно нет. Но стринги? Серьезно?
Вот как Майк меня подставил. Спасибо, Майк.
Мы с Майком оба обожали сноуборд лет с двадцати. У нас был один друг в Честере, его звали Клегги; он построил у себя в саду позади дома небольшой трап. Там мы оттачивали свои навыки. Ну то есть, Майк оттачивал. Майк – это Майк, ему всегда надо было сделать олли [10] как можно выше и прыгнуть как можно дальше. Я никогда не умел запрыгнуть на скейтборде на пандус. У меня кишка была тонка на такое, я не такой решительный,
