В воронку, не устояв на ногах, съехал не менее обеспокоенный происшедшим командир батальона майор Мурашов, за ним - двое солдат. Мурашов склонился над трупом, ухватил мерзлые щеки ладонями, молча вглядываясь в отчужденно стылое лицо.
- Коля... Ноговицин,- замедленно произнес он. Не потому что узнал, а потому что душа понуждала сказать что-то, и сказать он смог только это. Лишь погодя, стараясь быть суровым и не в силах этого сделать, обратился к Пятницкому:
- Почему вот так вот? Анархисты чертовы...
Старший лейтенант опять было начал лаяться по-черному, но Мурашов оборвал его:
- Тихо, тихо...
- Получишь ты у меня,- буркнул все же ротный в адрес Пахомова.
Мурашов, имея в виду совсем иное, добавил:
- Все получат, кому что положено. Никого не обнесем.
Мурашов встал с корточек, хлопнул Пахомова по дюжей спине и распорядился:
- Ноговицина ко мне в землянку,- повернулся к Пятницкому, шевельнул подбритыми франтоватыми усиками.- А вы, лейтенант, откуда? Из поддерживающей? От Будиловского? Новенький? Как фамилия?- И, не дожидаясь ответа на серию своих вопросов, закруглил: - Снюхались уже.
Непонятно было - в осуждение или с одобрением сказал.
О том, что Пахомов и артиллерийский лейтенант ушли на нейтральную полосу за телом младшего лейтенанта Ноговицина, командир батальона узнал от пулеметчика Баймурадова во время ночного обхода огневых точек. Застигнутый врасплох за приготовлением к ночной стрельбе, Акы Баймурадов не мог скрыть того, чего так и так не скроешь, и прикрытие самовольной вылазки велось уже под непосредственным руководством майора Мурашова. Командир батальона поднял на ноги не только своих людей, но и поддерживающую батарею капитана Будиловского.
Вернувшись к себе, Пятницкий застал Будиловского прилипшего к стереотрубе. Тот мрачно посмотрел на виновато понуренного Пятницкого и поднялся с футляра стереотрубы.
- Вернулся, лейтенант? - спросил Будиловский бесцельно.- Садись, занимайся своим делом.- Повернулся и заскрипел ступенями вниз.
Командир дивизиона капитан Сальников пришел на НП седьмой батареи перед обедом. В присутствии Будиловского строго сказал Роману:
- Вас следует примерно наказать, товарищ лейтенант. За самоуправство. Но так и быть - воздержусь.- Нахмурился еще больше и потряс пальцем перед носом Романа: - Смотри у меня!
Когда Пятницкий вышел, Сальников повернулся к Будиловскому - кислому, непроспавшемуся,- сказал:
- Это я для острастки лейтенанту, а вообще... Командир батальона через головы всех прямых и непосредственных дозвонился до генерала Кольчикова. Сегодня будет подписан приказ. Лейтенанту твоему и сержанту из пехоты кое-что светит.
Глава пятая
Было по всему видно, что долгому, муторному, изрядно поднадоевшему и расслабляющему сидению в обороне приходит конец. Со страниц "дивизионки" повеяло по-боевому бодрящим, в солдатских котлах помимо концентратов забулькало что-то еще более существенное, исчез, пропал, испарился, будто и не было его, филичевый табак, и славяне породнились с "эх, махорочкой-махоркой", исправней и бойчее закрутились шестеренки полевой почты, обозначились и другие вестники наступающих перемен - солидные и внушительные: разборы скопившихся заявлений о приеме в партию и в комсомол, ночные вылазки дивизионных разведчиков, загадочные визиты на передок представителей сверху и какое-то невидное, лишь угадываемое обостренным солдатским чутьем сгущение живых и механических сил там, далеко за спиной. Одним из таких признаков можно, было считать и вызов Романа Пятницкого в штаб полка.
Для Романа это известие - что гром среди ясного неба, многоопытный же командир батареи без колебаний отнес его к примете грядущего. Нелюдимо замкнутый последнее время, подавленный чем-то своим, капитан Будиловский лишь один в батарее знал, что своевольная вылазка Пятницкого к немецким позициям не только прощена, но и оценена должным образом, но ничего не сказал ему.
По пути к штабу Роман мучился догадками.
Может, перед наступлением новое назначение? Вот уж это ни к чему, только-только успел обвыкнуть, узнать людей... А если то, из штрафного?
Приземистый особняк с обрушенной до скелета кровлей совсем не изменился за минувшие два месяца, но все окружающее его приобрело обжитой вид, суровую военную подтянутость. За чахлым по зиме садом, там, где еще недавно громоздились останки изодранных в бою немецких машин, теперь задами вверх торчали из своих укрытий "додж" и "виллис", а вдоль кирпичного сарая в такой же неактивной позе - несколько "студебеккеров". В расчищенные руины соседнего сарая впячен крытый "газик" с антенной, метрах в трехстах - горбы землянок с многослойными накатами. И у машины, и у землянок топчутся часовые. На крыльце особняка, где расположился непосредственно штаб, часового почему-то не было. Там, прислонившись к бетонным балясинам, утомленно курила женщина-сержант.
Пятницкий попереминался, тяжело вздохнул и шагнул на крыльцо. Сержант притоптала недокурок, вяло улыбнулась:
- Поздравляю, лейтенант.
- С-с чем,- смешался Пятницкий, козыряя усталому представителю штаба.
- Будто не знаешь. Первый раз получаешь? - не ответила она на приветствие и неожиданно повысила голос: - Виталька! Вот еще один герой, принимай.
Пятницкий обернулся туда, куда посмотрела и крикнула женщина. От землянок бежал молодой, его возраста офицер. Он был без шинели, в щегольски растопыренных, как крылья махаона, бриджах, из-под меховой безрукавки выставлялись редкие на фронте парчовые погоны. Офицер с ходу сунул Роману свою руку.
- Из третьего дивизиона? Это ты за Ноговициным ходил? Пятницкий фамилия?
- Пятницкий, товарищ лейтенант.
Офицер хмуро оглядел Пятницкого с ног до головы, не выдержал и поправил:
- Капитан. Капитан Седунин, адъютант командира полка. Идем, идем,подтолкнул он Романа к двери.- Повезло сегодняшним, сам Кольчиков прикатил.- И упрекнул: - Нет, что ли, гимнастерки получше? Чего в застиранную вырядился?
Намек женщины-сержанта и суетливые вопросы адъютанта Седунина сделали свое дело: через кровяной шум в голове к сознанию Пятницкого пробилось то, о чем уже подумал чуть раньше: "Может, и правда?"
- Раздевайся,- с приглушенной сердитостью распорядился адъютант.
Роман отступил к порогу, постучал сапогом о сапог, стряхивая остатки снега, и тогда уже бросил шинель на ящик рядом с безрукавкой капитана Седунина.
В довольно просторном покое с тремя разномастными столами находилось несколько человек, вид у них был послеобеденный. Генерал, которого Роман раньше не видел, сидел сбочь квадратного стола. Широко расставленные крепкие ноги генерала плотно обтянуты хромом голенищ и вбиты в паркет, на мускулистом прогретом лице с клочковатыми бровями - серые, внимательные глаза, под черным треугольником усов - толстые, в добродушном извиве губы. Рядом с ним пристроился сухощавый, с недоступной и свирепой внешностью двадцатипятилетний командир полка Варламов в кителе с жестким, дудкой, воротником, со слепящим блеском орденов. На узкой груди подполковника орденов казалось больше, чем у генерала, хотя это было не так.
