С точки зрения организации политической власти нужна была коалиция реформистских партий различного направления, которая бы отражала интересы основных слоев общества и обеспечивала поэтапное социальное развитие, при котором революционные лозунги не слишком бы опережали существующие реальности, а разрыв между словом и делом был бы не слишком большим. Требовалось учитывать и исторические традиции страны и вместо копирования Советской власти более широко использовать на всех уровнях джирговые[28] традиции, постепенно наполнив их новым содержанием.
Вместо всего этого Амин и некоторые другие руководители НДПА пытались в полуфеодальной стране ускоренно насаждать леворадикальный социализм самыми свирепыми казарменно-приказными методами.
Политические свободы были лишь формально провозглашены. На деле же искусственно разжигалась классовая борьба, в разряд врагов зачислялись все, кто хоть в чем-то был не согласен с курсом новых властей, проводились массовые репрессии с расстрелами жителей целых кишлаков. Господство новых властных структур, особенно в период диктаторского правления X. Амина, утверждалось тоталитарными крайне жестокими методами, что вызывало протест даже групп населения, которые первоначально поддерживали идеи апрельской революции.
Ничего не было сделано, чтобы решить национальные проблемы. Афганистан населяют свыше 30 народностей, говорящих более чем на 20 языках[29]. Большинство населения — пуштуны, занимавшие всегда господствующее положение. Национальные меньшинства (таджики, узбеки, хазарейцы, чарайнаки, туркмены, нуристанцы, белуджи и др.) всячески притеснялись и находились в неравноправном положении. Можно было привлечь их на сторону революции, предоставив этим народам определенную национальную автономию, но в новых властных структурах продолжали господствовать пуштуны, которые и после революции не хотели расставаться со своим особым положением в государстве.
В экономической жизни важнейшее значение имела земельная реформа. Но ее тоже надо было подготовить снизу, добившись определенной поддержки духовенства (хотя бы в низовом звене) и самих крестьян. Земельная реформа свелась к тому, что землю начали отбирать у одних и отдавать другим. При этом не учитывалось, что ислам запрещает отнимать то, что Аллах дал во владение другому и многие бедные крестьяне отказывались брать передаваемые им земельные участки. Никакой охраны и государственной гарантии обеспечения принадлежности новой собственности не было организовано. Взявших землю крестьян местные богатей убивали, всячески противодействовали обработке земли. Они же держали в своих руках источники водоснабжения, лишая воды новых собственников земли.
Не были учтены и многие другие обстоятельства, составляющие традиционно сложившиеся особенности Афганистана. Например, в этой стране никогда не было рабочего класса в его европейском понимании. Как отмечают некоторые знающие Афганистан исследователи, «средний» афганец всегда был одновременно немного крестьянин, немного торговец, немного ремесленник. Различия между городом и деревней всегда были условны. Низкая производительность труда в промышленности и в строительстве, низкая зарплата приводили к тому, что большинство рабочих были не в состоянии содержать при себе семью и оставляли ее в кишлаках, постоянно сохраняя связи с сельской местностью, что препятствовало выработке пролетарской идеологии у рабочих.
Пуштунские кочевые племена никогда не признавали государственных и иных административных границ. Территории, по которым они перемещались, им казались такими же естественными, как принадлежащие всем солнце, луна и небо. Поэтому попытки жестко перекрыть границы с Пакистаном и Ираном обострили отношения кабульских властей и с кочевыми племенами. Попытки ограничить Ислам и насадить атеизм встречали враждебное отношение всего населения.
Таким образом, Апрельская революция с самого начала не имела какой-либо серьезной социальной базы и новые власти пытались ее компенсировать насильственными действиями во всех сферах общественной жизни.
В 1981 г. во время одной из поездок в Афганистан мне пришлось посетить один из глубинных уголков страны, населенных в основном узбеками. В районе Акча (западнее Мазари-Шариф) в течение почти суток я знакомился с жизнью нескольких кишлаков, беседуя с местными жителями на узбекском языке. На вопрос, что же изменилось в жизни кишлака после Апрельской революции местный учитель отвечал: «Крестьян, которые вначале брали предоставляемую им землю, убили или выгнали из кишлака. Тех, кто поддерживает новые власти, лишают поливной воды. Раньше при любой власти (и при короле Дауде) при всех бедствиях все же из города доставляли керосин, спички, соль. Сейчас, если моджахеды не привезут всего этого из Пакистана или Ирана, никто нам из Кабула ничего не привезет. Даже учебники в школы, карандаши и тетради привозят из Пакистана».
Новые органы власти существовали в основном в провинциальных и некоторых уездных центрах. Они отсиживались в изолированных, охраняемых (чаще всего советскими солдатами) зданиях в центре населенных пунктов и фактически не общались с местным населением и существенного влияния на его жизнь не оказывали. Даже в освобожденных от душманов населенных пунктах представители НДПА и государственных органов появлялись лишь на короткое время и, как правило, сразу после ухода советских войск покидали их. Многочисленные советские советники, работавшие в партийных и государственных органах Афганистана тоже не могли серьезно влиять на положение дел. Во-первых, их так называемые «подсоветные» ни под каким нажимом не хотели или боялись идти в народ и, во-вторых, ввиду своей некомпетентности были не способны эффективно решать сложнейшие задачи преобразования и созидания нового афганского общества.
В книгах Д. Гая и В. Снегирева «Вторжение», Б. Громова «Ограниченный контингент» партийные и другие советники в госорганах изображаются в крайне негативном, а иногда и пренебрежительном духе. И в других публикациях о них пишут как о бездельниках и трусливых людях. Это, на мой взгляд, не совсем справедливо: и среди советников были разные люди, в том числе и активно работавшие. Не столько вина, а правильнее сказать беда наших гражданских советников в Афганистане, особенно партийных, состояла в том, что они были типичным порождением нашей кадровой системы, воспитывавшей безропотных исполнителей, способных лишь безоговорочно одобрять и проводить в жизнь заданную им партийную линию. В последние годы, когда экономика все больше хромала, а политическая система оказывалась неэффективной, они в своей-то стране не знали что делать. Что же они могли подсказать афганским деятелям, которым надо было решать сложнейшие социально-политические и экономические проблемы в совершенно своеобразной обстановке. Поэтому такими жалкими и выглядят сегодня некоторые наши бывшие партийные идеологи, что они и в переломный период для России показали, что у них никогда не было и нет за душой ничего своего. Вчера они были пламенными коммунистами, а теперь стали еще более ортодоксальными «демократами».
