В Луганске конечно же заявили, что я убежала из плена, и потому они не могут меня обменять по спискам военнопленных…
Охраняли меня так: к окнам не подходить, окна не открывать. Кури в комнате, сколько хочешь. Сами через одного курили, еще и сигаретами «подогревали». И за это спасибо. Когда обслуга мотеля приносила еду, меня в комнате закрывали. Когда идешь в душ или в туалет, двери на замок не закрывать. Дежурный свет всегда горел в коридоре, наблюдали за мной в зеркало шкафа-купе, который был в коридоре.
Каждый день с новой сменой похитителей-охранников начинался с вопросов: Украина, Майдан, война. Я терпеливо объясняла позицию украинцев, свою личную. Однажды так устала отвечать, да еще и после ночного допроса на детекторе лжи, что пошла в «отказ» от общения — завалилась на бок и продрыхла целый день.
Неделя проходила не только в общении с охранниками. Не успела в пятом часу лечь спать, как в девять приперлось «оно»: моих лет, около тридцати, хорошо откормленное, с пузцом, сразу видно — парень не из спецкоманды, в светлой одежде, с борсеткой, рост около 180 см, темно-русые волосы, карие глаза. «Следователь отдела Следственного комитета России майор юстиции Маньшин Дмитрий Сергеевич. Из Москвы приехал!» И что мне должно это говорить? Я знать не знаю ваши комитеты, в России никогда не была и Москвы отродясь не видела!
— А от меня что надо?
— Мы проводим расследование против Авакова и Коломойского по статье «Ведение войны незаконными методами». Вы у нас проходите как свидетель.
— Какой свидетель? Я Авакова и Коломойского в глаза не видела, разве по телевизору, и то редко.
— Ну, вы же там воевали!
— Воевала, потому что я офицер ВСУ…
— А откуда деньги у «Айдара» и других незаконных формирований типа «Правого сектора»[2] и «Нацгвардии» поступали?
— У нас незаконные формирования — это сепаратисты на Донбассе. Все остальные формирования законные и подчинены МВД Украины и ВСУ, и зарплату им платят из бюджета Украины!
— А вам кто платил?
— А мне зарплату налогоплательщики уже десять лет платят, я десять лет в армии служу!
— А вы на Майдане были?
— Была. Я и еще миллион украинцев.
— А что вы там делали?
— Продукты приносила вместе с сестрой, дрова рубила, помогали, чем могли. Пытались митингующих остановить, когда они начали брусчатку в ребят-МВДшников бросать. Потому что камни до власти все равно не долетят. А потом защищали людей от «Беркута», когда тот в наступление пошел, потому что и те, и те — мой народ, украинский народ, которому я присягу давала!
— А коктейли Молотова бросали?
— Бросала. По местности бросали, чтобы разделительная полоса огня держала «Беркут» и он не пошел в наступление на людей. Держала вместе с сестрой щиты, чтобы защитить людей от огня. По людям коктейли не бросала!..
— А вы были на Майдане 21 февраля?
— Да.
— Что делали?
— Раненых выносила, первую медицинскую помощь оказывала. И «беркутовцам» тоже.
— Ну ладно, Надежда Викторовна, вы отдыхайте…
Второй день «марлезонского балета». И снова следователи:
— А почему вы прибыли в «Айдар»?
— У меня отпуск был.
— А где вы служите?
— Летчик-оператор Ми-24.
— А что вы делали в «Айдаре»?
— Делилась опытом, учила необстрелянных солдат.
— А что вы делали в бою 17 июня 2014 года?
— Пошла посмотреть, где есть раненые.
— А вам оружие в «Айдаре» выдавали?
— Нет. В бой я взяла чей-то автомат, первый, что под руку попался. Оружие, которое мне выдали в летном полку, занесено в мое удостоверение офицера. Оно у вас есть!
— Нет.
О! Это хорошо! Хоть этого у них нет.
— А что было на вооружении и как была расположена украинская техника?
— Я не смотрела! — ага, так я тебе и сказала…
И в таком духе каждый день. С камерой и без, с переводчиком и без, на полиграфе, который, кстати, показал, что я не вру…
А все, что я ему рассказывала о сепаратистах, — о том, что это чеченцы сбили АН‑26 над аэропортом в Луганске, что это их махновцы обстреляли блокпост «Металлист», где погибли российские журналисты, что на стороне ополченцев воюет много русских и чеченцев, которых я лично видела, что поставки боеприпасов и вооружения на Донбасс идут из России, — его абсолютно не интересовало. Для чего? Все это он и так знает… Тварь ехидная и подлая!
— Дима, что ты хочешь?! Что вам от меня надо? Долго еще у вас в России «гостить» буду?
— Ну, а я что? Я ж ниче. У меня сверху тоже начальство есть…
Как-то под конец недели приходит:
— Я не хотел, но этот человек подписал тебе приговор… — показывает видео, на котором один из бойцов «Айдара», взятых в плен, рассказывает: «Была там еще женщина, «Пуля», ее Надя звали. Она построение проводила, ее боялись больше комбата…»
Вот говорила же я, что с трусами и предателями в плен лучше не попадать! Чтоб ты сгорел, дебил…
— Ну и что? Он ранен, в плену били, вот и сказал все, что вам надо.
— Ну, ты либо с нами сотрудничаешь, либо небо в клеточку, — снова ухмылка, кривая, ехидная.
— Все, что мне было тебе сказать, Дима, я сказала.
И небо закрылось от меня клеточкой…
В тот же вечер, 30.06.2014, в 21.00 мне принесли одежду: спортивный костюм, футболку, кроссовки без шнурков… Следак: «Переоденься, нельзя же тебя так везти…» Переоделась. Еще и по размеру все подошло. Положила свои вещи на кровать. Собираю свой «камок»,[3] берцы, тельняшку в пакет, выпадают какие-то российские копейки. Не поняла откуда — подняла, положила возле телевизора. Заходит за мной конвой, уже лица под масками не прячут. Гордо носят мусорскую форму. Выводят в наручниках. Сажают в ментовский бусик…
Привозят на медицинское освидетельствование. Час ждем врача. Проходит в присутствии ментов. А как же! Конвой! Вдруг я сбегу через окно?! Осматривает, обмеряет и описывает мои шрамы от пулевых и осколочных ранений, синяки. Дает справку следователю, везут дальше. В то же учреждение, куда привозили в первую ночь — в СК РФ. И снова ночью…
Следователь оформляет протокол. «Ваша одежда…» Достает из пакета «камок», начинает рыться по карманам, вынимает из одного российские деньги, бумажные и копейки.
— О! Деньги! А кто это вас, Надежда Викторовна, денежкой «подогрел»? — делает удивленные глаза, пересчитывает. Я начинаю истерически смеяться.
— Не знаю. Российских денег никогда в руках не держала, даже не знаю, как они выглядят. Отпечатков моих вы там точно не найдете.
— Пять тысяч… (с чем-то, уже не помню).
— Это много или мало?
— Ну, до Харькова хватит доехать, еще и обратно!
