— Почти в сорок раз, ваше величество, — ответил Исаак Барроу. — В этом он подобен обычному телескопу с шестифутовой трубой.
Со всех сторон раздались возгласы восхищения.
— Но это не единственное его преимущество, — таинственно добавил капеллан.
Меня установили перед открытым окном. Барроу, почтительно поклонившись, стал объяснять королю, как я устроен:
— Если вы помните, ваше величество, знаменитый телескоп Галилея был оснащен стеклянной линзой. Это было гениальное изобретение. Но главным недостатком такого телескопа является искажение изображения. Причина этого — неравномерная толщина линзы. Профессор Исаак Ньютон решил заменить линзу тщательно отполированным металлическим вогнутым зеркалом.
— Но, дорогой мой капеллан, — удивился король, — как же можно увидеть небесные светила сквозь непрозрачное зеркало?
— Дело в том, ваше величество, что телескоп, находящийся перед вами, является отражательным. Лучи света попадают в трубу и достигают вогнутого зеркала, — Барроу показал направление хода лучей, — а оно отражает их на плоское зеркало.
— А-а, так внутри телескопа есть еще одно зеркало?
— Да, ваше величество, только оно совсем маленькое и установлено под углом сорок пять градусов к оси трубки. А теперь извольте посмотреть вот сюда, — и Барроу указал на мой окуляр. — Именно через это боковое отверстие, в которое вставлено плоско-выгнутое стеклышко, наблюдатель может увидеть кусочек небесного свода, отразившийся на маленьком зеркале без всяких искажений.
Король с любопытством наклонился и приник глазом к окуляру.
— О, — с восхищением произнес он, — трудно поверить, что перед тобою не небо, каким создал его Господь Бог, а всего лишь отражение этого неба на зеркале!
И в моем окуляре замелькали глаза — голубые, зеленые, карие… Это были глаза придворных, которые до последней минуты изнывали от нетерпения за плечом короля. Сначала я даже растерялся. До этого дня только глаза трех человек заглядывали в мой окуляр: мастера, Джона Викинса и Исаака Барроу. Но к славе и поклонению быстро привыкаешь. Я стоял в окружении людей, которые восхищались мною и мастером. Я торжествовал. Вот он, мой звездный час!
Но я ошибся. Мой звездный час был впереди. Очень скоро Исаак Барроу привез меня в Лондонское Королевское научное общество. Там я понял, что значит настоящий триумф! Мне, конечно, было приятно восхищение короля и его придворных. Но ведь я появился на свет не для того, чтобы мною восхищались, а для того, чтобы помочь ученым совершать научные открытия. И я увидел вокруг себя настоящих ученых, о которых до той минуты только слышал от мастера. Меня рассматривали и с интересом изучали секретарь общества сэр Генри Ольденбург, куратор экспериментов мистер Роберт Гук, архитектор и профессор сэр Кристофер Рен и многие другие. Исаак Барроу отвечал на вопросы, которые сыпались на него градом. Особый интерес вызвал способ полировки моего вогнутого зеркала.
— О, это был очень сложный процесс, — охотно рассказывал Исаак Барроу. — Профессору Ньютону удалось отполировать зеркало с помощью двух одинаковых по размеру круглых медных пластин — выпуклой и вогнутой. Он использовал при этом расплавленную смолу и золу, тщательно отмытую от крупных частиц.
— Прибор, несомненно, представляет большой интерес, однако идея не нова, — послышался вдруг скрипучий голос мистера Роберта Гука. — Астроном Джеймс Грегори еще несколько лет назад предлагал использовать в телескопах зеркало. Да и я сам сделал однажды крохотную трубку длиной в дюйм, которая действовала как огромный телескоп.
Гук вызывающе выпятил нижнюю губу и попытался выпрямить сгорбленную спину.
— Уважаемый господин Гук, — отвесил в его сторону поклон вежливый капеллан, — очень жаль, что вы так и не ознакомили нас со своим замечательным изобретением. Что же касается несчастного Грегори, то мы все прекрасно знаем, что он ослеп от наблюдений и умер, не успев построить свой телескоп. Кроме того, конструкция, предложенная профессором Ньютоном, совершенно не похожа на конструкцию Грегори.
Это был только первый залп сражения между Гуком и мастером, длившегося много лет. Гуку постоянно казалось, что мастер хочет отнять у него славу первооткрывателя. Сражение проходило на моих глазах — вернее, на моем единственном глазе-окуляре. Но в тот день Гук больше не возражал.
Мой уважаемый мастер был единогласно принят в члены Лондонского Королевского общества. А меня поместили в библиотеку общества, чтобы каждый желающий мог ознакомиться с моим устройством. Надпись подо мною гласит: «Первый отражательный телескоп, изобретенный сэром Исааком Ньютоном и сделанный его собственными руками».
История пятая, рассказанная рамой окна зала заседаний Палаты общин английского Парламента
Я, право, смущена! Боюсь, моя история вас несколько озадачит. Сначала я даже хотела отказаться от роли рассказчика. На это были целых две причины. Во-первых, я нахожусь на государственной службе и не привыкла болтать о том, что вижу и слышу. Во-вторых, я мало что могу рассказать о господине Ньютоне. Если не ошибаюсь, он был депутатом Парламента во времена «Славной революции» и в последний год царствования короля Вильгельма III. Обычно он садился на краешек самой верхней скамьи. Его самого я прекрасно помню, а вот его выступлений — хоть растопите мною камин! — не припоминаю. Кроме одного единственного.
Все депутаты поначалу, как и я, с любопытством поглядывали в сторону известного ученого. Все слышали о его знаменитой книге по математике. О чем же он будет вести речь на заседаниях? Но на каждом очередном заседании Палаты общин ученый тихонько занимал свое обычное место и молча слушал других. Постепенно все к этому привыкли. И вот однажды во время выступления очередного депутата Исаак Ньютон вдруг попросил дать ему слово.
Его голос прозвучал как гром среди ясного неба! Депутаты замерли, зрители на галерее вытянули шеи. А потом по залу прошелестел восторженный шепоток: «Будет говорить Ньютон! Неужели?! Тише… Дайте слово Ньютону!» И в наступившей почтительной тишине прозвучал голос Ньютона: «Закройте окно — дует!» Служитель поспешно метнулся в мою сторону, и меня громко захлопнули — хлоп! Вот и вся история!
История шестая, рассказанная серебряным шиллингом 1697 года выпуска
Не буду зря хвастаться, скажу сразу: я ничем не примечательная монета. Не крона, но и не мелочь какая-нибудь, вроде пенса. Таких, как я — тысячи. И мы все были отчеканены в лондонском Тауэре. Почему в Тауэре? Да потому что там находился государственный Монетный двор — Минт.
