Помимо профессионального удалось на некоторое время создать и человеческое единение, когда в гастрольных поездках все между выступлениями забавлялись, как сумасшедшие. Оркестр был немножечко оркестром аристократов. Когда другие коллективы везли из заграничных турне чемоданы с колготками, газовыми косынками, кримпленом и мотками пряжи, в багаже «Виртуозов Москвы» были английский чай и пледы. Гонорары были другие, и спрос был другой. Помню, как мы справляли дни рождения музыкантов в ресторанах гостиниц «Националь» и «Интурист», все подъезжали на своих машинах — «москвичах» и «жигулях», и жены оркестрантов выходили в шубах. Вокруг шептались: «Виртуозы Москвы» приехали. Их всех знали в лицо, каждого в отдельности. Помню то время, когда концерты «Виртуозов» от первой до последней ноты транслировались в прямом эфире по первой программе телевидения. Владимир Иванович Попов, одно время заместитель министра культуры, очень любил и оркестр, и Володю и делал все, чтобы пропагандировать «Виртуозов Москвы» совершенно бескорыстно. Оркестр был настоящим элитным коллективом.
Спиваков создал уникальную модель масс-культуры в жанре камерного музицирования, в котором первым добился невероятных результатов. На Западе на оркестр был огромный спрос. Импресарио Спивакова обращались в министерство культуры с запросами, на которые и Госконцерт, и министерство отвечали: «Такого оркестра нет». Только после первого концерта в Большом зале Консерватории появилась статья в «Правде» «Есть такой оркестр».
Я знаю, что «Виртуозы Москвы» — это история и творческая биография самого Спивакова. С другой стороны, «Виртуозы Москвы» — это огромная жертва Спивакова. Затяжная пауза в его карьере скрипача произошла потому, что много сил, знаний, связей, энергии и энтузиазма мужчины, которому под сорок, он бросил на свой оркестр. Читая сейчас статьи о его сольных концертах тех лет и ожиданиях, которые на него возлагались на Западе, я понимаю, что, если бы не возникли «Виртуозы Москвы», которым он дал клятвенное обещание (и выполнил его!) меньше играть и гастролировать как солист, Спиваков-скрипач достиг бы гораздо больших вершин.
В силу его широкой натуры — он ничего не умеет делать вполовину — весь его накопленный к тому времени потенциал, энергия имени и славы — все было отдано на поддержку «Виртуозов Москвы». Впереди себя он проталкивал оркестр. Приглашали его — он предлагал «Виртуозов». И на это ушло добрых пятнадцать лет, прежде чем он понял, что можно самому еще что-то сделать и что, в общем, есть жизнь и без «Виртуозов Москвы».
Поначалу все были довольны, все было внове: первая поездка в Японию, Германию, Испанию, Штаты. Но человек ко всему привыкает. «Виртуозы» тоже привыкли к тому, что повсюду их встречают полные залы, и на лицах маститых музыкантов появилась усталость от успеха и ирония. Привычка к благополучию порождала стремление к чему-то большему. В каждом своем интервью Володя не забывал сказать, что любой музыкант его оркестра способен завтра сыграть соло. Они — высококлассные артисты, ученики Ойстраха, Янкелевича и Ростроповича. Это так и не так. Многие играли соло, но немногие способны были играть так, чтобы было видно: этот музыкант может быть солистом. Так играли феноменальный гобоист Алексей Уткин, Аркадий Футер, Михаил Мильман и ученик Спивакова Борис Гарлицкий. Остальные же были классной командой. Спиваков создал оркестр, который работал на «полупроводниках». Ему стоило пошевелить локтем, и они вместе играли пиццикато. Он уходил со сцены (были такие бисовые трюки), а они продолжали играть в унисон. Конечно, это нарабатывалось в процессе репетиций. Но не все были такие уж уникальные, встречались и средние музыканты, а то и просто профнепригодные. Кого-то держали из жалости к семье, кого-то — из сочувствия к годам. Тем не менее все «глядели в Наполеоны» и считали, что могут стать такими же, как Спиваков.
Постепенно начал наступать перелом. Поэтому я считаю период, прожитый с оркестром в Испании, черным в нашей жизни. На чужбине, в эмиграции (официальной или завуалированной — неважно) выявляются сразу все болячки. Эта перемена состояния подобна землетрясению, взрыву, катастрофе, которые все обнажают, выворачивают наизнанку. Люди проявляют себя не с лучшей стороны. Но главное — отъезд в Испанию обозначил то, что я называю началом конца «Виртуозов Москвы».
Почему старый состав оркестра уехал в Испанию? Во-первых, немножко устали от успеха. Во-вторых, когда исчез «железный занавес» и все стали спокойно ездить через границу и гастролировать, оркестр оказался в тупике. Съездили в турне, получили замечательные рецензии, заработали неплохие деньги — а дальше куда? Вернулись. В России — только успех, без особых денег. Снова съездили, вернулись довольные и благополучные. Жить стало скучно. К тому же экономические условия в России конца 80-х — начала 90-х годов были тяжелыми. Талоны на продукты, карточка жителя Москвы, бегающего за куском мяса. Но уверяю, ни один из «Виртуозов» не жил плохо: на те деньги, что они зарабатывали на Западе, можно было покупать продукты на рынке. Все были обуты-одеты, никто не нуждался, не жил в подвалах и коммуналках. В поездках стали встречать коллег, эмигрировавших в свое время, и начали сравнивать. Один уехал в Америку, сидит себе в Балтиморском оркестре — но у него уже свой дом, у другого ребенок поступил в Гарвард. Конечно, когда рядовой инструменталист, сидящий на последнем пульте в Бостон-симфони, получает зарплату в пять раз больше, чем виртуоз Москвы, считающий себя вторым Ойстрахом, однокурсник, живущий в Америке, приглашает в собственный дом и заезжает за тобой на огромном автомобиле, а по возвращении домой виртуоз не видит ничего, кроме двухкомнатной квартиры в новостройке, это вызывает раздражение. Словом, к отъезду «Виртуозов Москвы» побудили экономическая ситуация и усталость от успехов и славы. Никаких гонений и политических причин не было и в помине. Володя вообще не хотел уезжать. Он не мыслил себя без России, иначе бы он мог уехать очень давно, в начале 70-х годов — после первого успеха в Штатах, после победы на конкурсе в Монреале, после того, как спустя четыре невыездных года, он наконец стал вновь выступать и играл с Аббадо, Шолти, Бернстайном, Озавой. У него была масса возможностей — тогда он был еще неженат, руки у него были развязаны, ничто ему не мешало остаться на Западе. Он не уехал, потому что не мыслил себя без Москвы. Правда, нельзя отрицать, что его всенародная слава возникла с рождением «Виртуозов Москвы».
Когда был подписан контракт с Испанией и Володя сообщил мне об этом (мы сидели в аэропорту в Мадриде), я рыдала от охватившего меня ужаса. У меня бывают какие-то прозрения, вдруг в секунду привиделся весь тот кошмар, который на нас надвигался. Это было как вспышка: я ясно увидела начало конца прекрасной истории. Может быть, лучше было никуда не ехать и покончить тогда, распустив оркестр. Но Володя воспринимал эту авантюру как новую ступень и начало очередного интересного этапа в жизни. Меня же не оставлял дикий страх, что все будет иначе. Так и случилось.
