В теплую погоду Виктор убегал с ребятами в лес, на речку, в соседние деревни. Любимым местом их игр был запрещенный участок леса около главной дороги, ведущей к шахте. Здесь прежде проходила линия обороны немцев, и хотя с тех пор прошло почти девять лет, участок не был полностью очищен от снарядов и мин. В поросших травой траншеях и в местах боев ребята находили иногда настоящие винтовочные патроны, и даже артиллерийские снаряды, которые они взрывали для отпугивания „ведьм” или использовали для глушения рыбы.
Однажды, раскапывая землю в поисках патронов, ребята натолкнулись на длинный предмет цилиндрической формы, который показался им настоящим сокровищем — его можно было переплавить на тысячи пуль. Ребята разожгли костер, положили цилиндр в огонь и сгрудились вокруг, чтобы посмотреть как он будет плавиться. Огонь стал убывать и Виктора, как самого младшего, послали набрать веток и сучьев. Когда он шел обратно к костру, раздался сильный взрыв, земля ушла у него из-под ног и его бросило на дерево. Он потерял сознание. Через несколько часов он очнулся на руках у бабушки: „Ну вот, Витя, говорила я тебе, что тебя Бог хранит”. Взрывом убило двоих его друзей и тяжело ранило третьего.
В 1953 году, ранней весной, Виктор услышал на улице шум, крики, плач… Он вышел из избы и увидел, что люди, в основном женщины и старики, плачут, причитают, утешают друг друга. „Отец наш и заступник, — истерически выкрикивала одна из женщин, — на кого же ты нас покинул, что теперь с нами будет?” Так в деревню пришла весть о смерти Сталина. Люди глубоко верили, что только военный гений Сталина помог выиграть войну с Германией, что это он превратил страну в индустриальную державу, что только на нем одном держится благополучие людей и „мир во всем мире”.
Видя, как плачут и убиваются люди, стоически перенесшие до того даже трагическую гибель близких людей в результате многочисленных аварий на шахте, Виктор почувствовал тревогу: „Как же мы будем жить без Сталина?” Но ничего не изменилось, жизнь в деревне шла своим чередом. Все лето Виктор пропадал с ребятами в окрестностях деревни: купался, ловил рыбу, собирал ягоды и грибы. А поздней осенью пришло неожиданное известие, очень огорчившее бабушку и тетку: отец собирался приехать и забрать Виктора.
Бабушка сшила ему мешок, положила в него кое-какие продукты, даже кусок сала, который они приберегли для особого случая. В густой декабрьский снегопад женщины пошли провожать Виктора с отцом на железнодорожную станцию, откуда поезд должен был увезти его в далекую незнакомую Сибирь.
Виктор приехал с отцом в Рубцовск, но пробыл там недолго. Когда отец только начал работать в Рубцовске, начальство твердо обещало ему комнату в коммунальной квартире. Он ждал три с половиной года, и, наконец, в декабре подошла его очередь. Но тут он узнал, что в жилплощади ему отказали. Жить им было негде, и он отправил сына в колхоз к родственникам своего друга, директора завода. В семье было четверо детей, и все — муж, жена, дети — ютились в одной комнате Виктор никогда раньше не видел как живут колхозники, и он широко раскрытыми глазами смотрел, как на ночь ввели в избу корову, чтобы она не замерзла. Хотя жили они бедно и тесно, встретили Виктора приветливо и заботились о нем, как о собственном сыне. Вскоре Виктор убедился, что колхозники живут еще хуже, чем шахтеры в Донбассе. Зерно распределяли по количеству работающих в колхозе людей, а не по числу членов семьи, поэтому семьи с маленькими детьми и стариками-родителями были в страшной нужде. Тех „трудодней”, которые получали колхозники, едва хватало на соль, мыло и керосин. Все другие необходимые товары и продукты они покупали только на деньги, вырученные от продажи молока и овощей с крохотных огородов, за которыми тщательно ухаживали и следили. Зимой с едой было совсем плохо: молоко с хлебом на завтрак, картошка, кислая капуста и хлеб на обед и молоко на ужин. Если корова не давала молока, пили воду.
Зима 1954 года выдалась особенно суровой, птицы замерзали на лету, и весь февраль, когда морозы были особенно лютые, корову держали дома даже днем. Дети целыми днями сидели вокруг печи, придумывая разные игры. Виктор был особенно изобретателен на этот счет. В избе было много рыжих тараканов, и Виктор внимательно наблюдал за ними. Однажды ему в голову пришла мысль запрячь тараканов с помощью ниток в маленькие игрушечные деревянные тележки. После долгих стараний ему это, наконец, удалось, и он начал устраивать тараканьи бега. Это приводило и детей и взрослых в такой восторг, что часто, после ужина, отец семейства сам предлагал Виктору устроить бега.
Весной, когда таил снег, жизнь в колхозе менялась. На огородах поспевали овощи, которые после скудного зимнего рациона казались деликатесом. Виктор вместе с детьми, женщинами и стариками работал в поле по одиннадцать-двенадцать часов в день. Иногда кто-нибудь начинал вслух проклинать тяжкий труд и свое полуголодное существование, но однажды одна из женщин прикрикнула на говорившего: „Ну, чего ты все нудишь! Во время войны мы что ели? Траву, да желуди, а еще мышей и кузнечиков”.
В сентябре приехал отец и увез его в Рубцовск. Наконец он получил комнату на втором этаже многоквартирного дома, принадлежащего Алтайскому заводу грузовых автомобилей. На плечи семилетнего мальчика легли все заботы по дому: он должен был ходить в магазин, готовить ужин, убирать комнату, поддерживать огонь в печи и несколько раз в день приносить воду из колодца за 150 метров от дома.
Часто по вечерам и выходным дням отец проводил время в компании женщин, и Виктору удавалось поговорить с ним только за ужином или во время игры в шахматы. Вскоре кончились и эти совместные короткие досуги: Виктор с легкостью начал одерживать одну победу за другой, и отец стал избегать игры. Как-то однажды заговорили о будущем. Отец был откровенен. „Тебе самому придется пробиваться в жизни. Надейся только на себя. У меня нет ни влиятельных друзей, ни родных, которые могли бы тебе помочь. Если ты хочешь лучшей жизни, не такой, как моя, ты должен хорошо учиться, должен стараться получить настоящее образование… Мне этого не удалось из-за войны, но у тебя еще есть шанс…”
Виктор не нуждался в подстегивании, ему нравилось учиться. Казалось, что в школе он сможет найти ответы на асе вопросы, которые ставит перед ним жизнь. И именно а школе зародились в нем первые сомнения относительно справедливости системы, правильности советского образа жизни, непогрешимости того жизненного уклада, который его окружал. И не случайно, что именно в Рубцовске Виктор впервые почувствовал всю противоречивость догм и реальной действительности, впервые его детское сознание столкнулось с жестокой правдой жизни, с ее неприкрытой и откровенной ложью и ханжеством.
