- Что вы ищете, девушка? - спросил меня парень, одетый в спецовку.
- На Метрострое хочу работать!
- Комсомолка?
- Да!
- Пиши заявление, - предложил парень и спросил проходившую мимо девушку: Куда ее пошлем?
- А что она умеет делать?
- Пока ничего, - ответил он за меня.
- Тогда давай в ФЗУ "Стройуч" Метростроя.
- Добро!
И парень тут же в коридоре у окна написал мне на клочке бумаги адрес училища: Старопетровско-Разумовский проезд, дом 2.
- Езжай на двадцать седьмом трамвае до конца, а там спросишь.
И я поехала.
В ФЗУ, в приемной комиссии, мне сказали, что Метрострою очень нужны арматурщики. Что такое арматура, для чего она - я не знала, но твердо ответила:
- Хорошо, буду арматурщицей!
Метростой был стройкой комсомола - "Комсомолстроем", и профессию каждый выбирал себе не ту, что нравилась, а ту, какая требовалась.
Три с половиной тысячи коммунистов, пятнадцать тысч комсомольцев в спецовках, касках, "метроходах" (так назывались резиновые сапоги) стояли в авангарде замечательного строительства. И это определило успех: в короткий срок - за три года - была сооружена первая очередь подземки. Работа была тяжелой. Без привычки первое время болели руки, спина, но никто не унывал. Девчата ни в чем не хотели отставать от парней. Врачи не пропускали нас на работу под землю, но мы всячески добивались этого разрешения. А когда женщинам категорически запретили работать в кессоне, три делегатки отправились искать правду к самому Калинину.
Председатель Верховного Совета СССР согласился не сразу.
- Как мне известно, при кессонном способе проходке тоннеля, рабочие находятся в герметически закрытой камере, куда нагнетается сжатый воздух, рассуждал Михаил Иванович. - Его нагнетают до тех пор, пока давление не остановит напор плывуна- водонасыщенного грунта. Сжатый воздух отжимает своим давлением грунтовые воды и осушает породу. Как же такое может выдержать хрупкий женский организм? Нет, нельзя девчатам в кессон, рожать не сможете.
- Родим, Михаил Иванович, обязательно родим и метро построим, - убеждали метростроевки Всесоюзного старосту и добились своего стали работать в кессоне.
Газета "Ударник Метростроя" писала о первой девушке - кессонщице: "Когда Соня Киеня 29 июня 1933 года натянула на себя жесткую брезентовую спецовку и неуклюже отправилась в забой, многое ей показалось необычным и даже страшноватым. Она признавалась, что под бровями ломило, а в ушах ощущалось пудовая тяжесть. Но она выдержала кессон."
В Софье Киене так счастливо и неожиданно сочетались твердый характер, требовательность, шахтерская хватка и удивительная женственность, доброта, словом, красота внешняя и душевная. Соня стала любимицей Метростроя, его гордостью. Ее избрали на десятый съезд комсомола. В Кремле первой в мире девушке - кессонщице М.И.Калинин вручил орден Трудового Красного Знамени. Центральные газеты и журналы печатали портреты Сони, ей посвящали стихи, и белокурая красавица-метростроевка стала маяком не только в Метрострое. Она стала получать много писем от женщин из-за рубежа. Жена английского портового рабочего писала ей: "Ваш пример, Соня, обнадеживает нас. Борьба будет упорной, но мы победим, и если не сами, то наши дочери смогут быть счастливыми, как и вы" . Из Англии же одна богатая леди прислала Соне журнал мод и подписала, мол, вот платье на двенадцатой странице будто для вас, оно так элегантно в сочетании с вашими белокурыми волосами...
Софья Александровна Киеня легендой вошла в историю Метростроя. А родилась она в глухой белорусской деревне. Отец рано умер и осталось у матери на руках шестеро малолетних детей. Школы в деревне не было. В распутицу и в мороз в домотканной одежонке, в лаптях ходила Соня в соседнее село, где старая учительница учила детей грамоте. В Москву ее привез дядя, материн брат. Русского языка она не знала, говорила только по-белорусски, школьная подготовка была слабая и пришлось ей, тринадцатилетней, пойти в третий класс. После школы Соня поступила в техникум, а в 1933 году с путевкой комсомола пришла в коллектив метростроевцев...
А я пока учусь в метростроевском ФЗУ "Стройуч". Ежедневно четыре часа практики, четыре часа теории. Гляжу, как играют в руках инструктора Нефедова кусачки. У нас, фабзайчат, они становятся тяжелыми, из рук падают, когда мы начинаем вязать проволоку или откусывать ее. С чертежами еще труднее разобраться.
Чтобы быть ближе к ФЗУ, я перебрался в общежитие, находившееся там же. Это был целый городок из бараков. В бараке четыре большие комнаты, в комнате в три ряда кровати с тумбочками, посередине - стол. За этим большим столом из досок, покрытым клеенкой, мы и уроки делали, и чай пили. Завтраков, обедов, ужинов как таковых у нас не было. Был хлеб, немножко сахара да кипяток из кубовой. На двадцать восемь рублей, которые получали, много-то не разгуляешься.
Вот и сейчас пишу, а сама смеюсь, вспоминая, как мы с подружкой Тосей Островской на Бутырском рынке продавали чай, полученный по карточкам. Нам дали по ордеру на ботинки, а денег выкупить их не хватало, вот мы и решили сделать "бизнес". Стоим на рынке, дрожим. Я держу в руках две пачки чая, Тося - в роли зазывалы. Подходит к нам какой-то мужик и с ходу начинает хулить сорт нашего чая, видимо сбивая цену. Я не стерпела такой напраслины и как выпалю ему:
- Понимаешь ты в чае, как свинья в апельсинах!
Эх как он взвился:
- Милиционер! Милиционер!
Мы пустились бежать со всех ног, куда глаза глядят. Пришли в себя в Тимирязевском парке. Одну пачку чая при вынужденном отступлении потеряли. Вторую тут же решили отвезти Тосиной бабушке на станцию Сходня. Бабушка пожурила нас, мы дали ей слово никогда в жизни не зарабатывать деньги таким путем и отправились в училище.
Запомнился мне с тех давних лет наш инструктор Нефедов. Замечательный был мастер своего дела и очень добрый к нам, его ученикам. Жил он с многочисленной семьей в семейном бараке, занимая совсем небольшую комнату. "В тесноте, да не в обиде", - любил говорить инструктор и приглашал нас к себе в гости. Мы, придя к Нефедовым гурьбой, человек семь-восемь, вначале стеснялись, долго не раздевались, топтались у порога. Но со временем осмелели, оттаяли от доброты учителя и его семьи и стали приходить и званые и незваные - в любой день.
Когда что-то в работе не получалось, Нефедов терпеливо, не повышая голоса, показывал, рассказывал, держа в своей умелой руке чью-нибудь худенькую руку с кусачками, и приговаривал:
- Ничего, ничего... Не боги горшки обжигают.
Теорию у нас читали преподаватели с инженерным образованием, что в те времена было редкостью и большой роскошью. Мало-помалу и я научилась и чертежи читать, и держать правильно кусачки, научилась различать диаметр железных прутьев и обжигать тонкую проволоку для вязки их. Экзамены мы сдавали в шахте 21-21бис "Красные ворота", где проходили практику. Здесь нас и оставили работать арматурщиками.
