Вскоре после появления моего на школьном театре, был на Царицыном лугу парад. Знакомые наши дали нам в окне Павловских казарм два места. Матушка и я отправились смотреть парад. По окончании его, когда мы собирались домой, представили нам одного молодого человека, который предложил нам свои услуги, чтобы проводить нас, так как экипажа у нас не было. Когда дошли мы до дому, то за такую любезность матушка сочла своею обязанностью пригласить его к нам, тем более, что расстояние от Царицына Луга до нашей квартиры на Петербургской стороне было неблизкое. Молодой человек заинтересовался мной, стал у нас бывать и, несколько времени спустя, сделал мне предложение, предполагая, что мне было лет 17. Когда матушка объяснила ему, что мне всего только 15 лет, он все — таки настаивал на согласии, говоря, что готов ждать сколько нужно, но выразил непременное желание свое, чтобы я оставила театр, потому что, принадлежа к аристократической фамилии, не надеялся получить согласия от своих родителей, если я останусь в театре.
Наступила для меня страшная борьба: принять ли его предложение, или предпочесть артистическую карьеру, которая уже обещала мне хорошую будущность. Однако же влечение сердца взяло верх и я выбрала замужество. Молодой человек был красив, хорошо образован и богат. Я дала согласие, перестала ходить в театр и жених мой начал бывать у нас ежедневно. Затем он объявил родителям своим о желании своем жениться на мне, но не получил согласия. Они говорили ему, что он должен выбрать себе жену из своего круга. Не смотря на это запрещение родителей, он, не колеблясь, стоял на своем и уверял нас, что никакие препятствия не помешают ему исполнить то, что он сказал.
Такое положение продолжалось месяцев шесть. Молодой человек не переставал бывать у нас. Но вот в один прекрасный день, уходя от нас, он как-то странно простился со мной; в нем заметно было особенное волнение, я это ясно видела и призадумалась, чтобы это такое значило. После того жду его день, два… Не приезжает. Посылаем узнать не случилось ли что-нибудь и нам передают, что два гайдука силой усадили его в карету и увезли куда-то на шестерке лошадей. Через несколько дней после этого получаю от него письмо с дороги. Пишет наскоро, что хотя и увезли его силой, он все-таки вернется и сдержит свое слово, не смотря ни на что.
Понятно, что положение мое было невыносимо тяжелое. Меня мучила неизвестность будущего. Что было мне делать? Не смотря на юные лета мои, я понимала, что жизнь моя продолжаться так не может. Надо было что-нибудь предпринять. От театра я отстала, надеяться на обещание жениха вернуться я не могла, зная сопротивление со стороны его родителей. Я просто теряла голову и не находила покою.
Однажды, сидела я в раздумье у окна. Окна наши были довольно низки и выходили на плац. Вижу подходит седой старичок в рубище, поглядел на меня, покачал головой и говорит: «Что ты думаешь, того не будет, а будет, да другое. Молись Царице Небесной!» Слова его, сказанные в такую минуту, поразили меня. Я рассказала все это матушке. «А что ты думаешь», отвечала она, «пойдем-ка помолимся Спасителю, авось он нам поможет и вложит нам мысли, что делать!» Действительно, выходя из домика Петра Великого, где находится чудотворная икона Спасителя, я почувствовала облегчение и говорю матушке: «А что, если опять в театр? — «Как пойдешь теперь», — возразила она? — «с какими глазами!»
Как ни разбирали мы этот вопрос, все казалось нам, что явиться в театральную дирекцию с просьбою принять меня опять было невозможно. Мы думали, что я уже давно не числюсь там, что попасть туда без особо счастливого случая нельзя, когда я сама вышла оттуда. Мы так и порешили, что это невозможно, что следовательно нечего и пытаться. Но случай, который можно объяснить только чудом, в эту самую минуту, когда мы решили, что возвращение мое в театр невозможно, показал нам противное.
Возвращаясь домой, мы должны были зайти в гостиный двор и здесь, проходя Пассаж, встречаем секретаря театральной школы. Он необыкновенно радушно поздоровался со мной и спросил меня, почему я вдруг оставила занятия в школе. Я объяснила ему это домашними обстоятельствами, прибавив, что теперь я могла бы заниматься опять и очень желала бы этого, но что не знаю, как это сделать, как снова поступить в класс. Какова же была моя радость, когда он объяснил мне, что делать для этого нечего, что я до сих пор числюсь в театре, что мне стоит только явиться и начать заниматься. На другой же день я пошла в школу и с жаром, всей душой предалась искусству. Насколько влечение мое к нему было сильно, видно из того, что когда, несколько времени спустя, приехал жених мой, я, без малейшего колебания, отказалась от его вторичного предложения, потому что, в случае согласия, мне пришлось бы опять оставить театр и бороться с его родителями, которые так и не согласились на наш брак.
Бывший жених мой был совершенно убит этим отказом, и, как я узнала впоследствии, начал страшно кутить. Наконец, с досады на родителей, женился на женщине, находившейся на последней ступени падения, и привез ее к своим родителям.
«Вот», сказал он им, «вы не хотели, чтобы я женился на бедной, но честной девушке, так я привез вам невестку такого-то рода!» После того, он недолго пробыл в Петербурге и уехал с женой своей на Кавказ, где вскоре умер от кавказской лихорадки.
Некоторое время после возвращения моего в театр я пробыла еще в классе Быстрова, а потом, за успехи, переведена была в класс учителя Вителляро, который и определил, что у меня контральто. Зиму я занималась у него, — это был второй год моего ученья. Я уже разучивала понемногу места из оперы «Жизнь за царя» и играла в комедии — водевиле «Катерина — Золотой крестик», исполняя роль Катерины. Пение мое всем очень понравилось, так же как и игра.
После первого же спектакля, мне положили жалованья 25 руб. в месяц, т.е. триста рублей в год, и в непродолжительном времени назначили мне спеть в первый раз на сцене Александринского театра эпилог «Жизни за царя»: «Ах, не мне бедному!»
Оперного театра в то время не было еще в Петербурге и опера шла изредка в Александринском театре.
И так, первый дебют мой был в исполнении эпилога из «Жизни за царя». Публика приняла меня с восторгом. Меня впрочем знали несколько и раньше. Когда я была в школе, мне случалось петь по приглашению в собрании или на других частных вечерах.
Второе появление мое на сцене было в «Русской свадьбе», которую ставили в первый раз. Зная, как пение мое нравится публике, назначили мне пропеть в этой пьесе: «Вдоль по улице метелица метет!» в вставной роли парня, пришедшего на свадьбу. Пьеса настолько выиграла от моего пения, что, после нескольких представлений «Русской свадьбы», автор нашел нужным из маленькой вставной роли моей создать новую, входящую в состав пьесы, роль именно боярина Хрущева. Следовательно, роль эта создана была специально для меня и выходила необыкновенно эффектна. Когда я начинала за сценой «Ах, как звали молодца», и затем с песенкой этой вбегала на сцену, то буквально каждый раз приему не было конца, театр дрожал от рукоплесканий,
