Ознакомительная версия.
Ну что ж, Марья Федоровна оделила его с избытком и тем, и другим!
Началось с того, что Морозов начал жертвовать на театр. Увлеченный идеей облегчить жизнь своим рабочим, создать лучшие в России условия, он строил для них больницы, детские сады, жилые дома, он заботился также об общедоступных зрелищах. Именно Морозов помог Станиславскому установить основные принципы будущего театра: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес. Ради этого он давал Станиславскому немалые деньги, однако условие ставилось только одно (и то негласное): прима нового театра – Андреева.
Уверенная, что имеет дело с купцом, который понимает только простейшую цепочку отношений: «товар-деньги» (читывали мы Карла Маркса, читывали!), Марья Федоровна немедленно отдалась Морозову. Впрочем, ею двигало также желание отведать его ласк – ведь она была женщина крайне любопытная и до наслаждений жадная.
Марья Федоровна ожидала найти нечто умопомрачительное, к чему ее приохотил незабвенный Митя, однако ей привелось на собственном опыте узнать: мужчины весьма отличаются один от другого, и сила, властность, выносливость не могут заменить талант, который нужен в постели так же, как на сцене, так же, как и в других областях деятельности. Морозов был талантливым, пожалуй, даже гениальным промышленником, однако как мужчина он Андрееву не вдохновил. Попросту говоря, не удовлетворил. Безыскусный, обычный, старательный… да что в том проку, в его старании!
Но богатый, черт возьми! Какой богатый!
Его Никольская мануфактура занимала третье место в России по рентабельности. Морозовские изделия вытесняли английские ткани даже в Персии и Китае. В конце 1890-х годов на фабриках было занято 13,5 тысячи человек, здесь ежегодно производилось около 440 тысяч пудов пряжи, почти два миллиона метров ткани.
Марье Федоровне все это было отлично известно. И она, пожав безупречными плечиками, решила потерпеть. Разумеется, не ради себя, а ради театра! Сама же Марья Федоровна превосходно играла перед Морозовым бессребреницу, которая лишь по необходимости (noblesse oblige!) принуждена менять платья, шляпки и туфельки, а также цеплять на себя разные побрякушки, которыми ее щедро, до безумия щедро снабжал Савва Тимофеевич.
Зинаида Григорьевна сначала свысока отнеслась к мужней прихоти, однако вскоре затревожилась. Даже в лучшую пору их страсти она не видела Савву таким. Он не просто потерял голову, не просто обезумел от любви. Он был околдован, он был сам не свой. Он ошалел!
Говорят, у каждого мужчины есть своя роковая женщина, на которой он непременно сломает свою судьбу, а может быть, и шею. Точно так же у каждой женщины есть свой роковой мужчина, ради которого она, будучи даже самой разумной и добродетельной, натворит кучу глупостей и погубит себя. Бог весть, виновны в этом какие-то совпадения химических соединений в крови, а может быть, это просто игра звезд, но – никуда не денешься от предопределения судьбы! Повезло тем, кто не встретил свою роковую «половинку». Или… не повезло? Жизнь – загадочная штука, как ни крути!
Зинаида Григорьевна приходила посмотреть игру Андреевой, нашла ее актрисой недурной, но все же не бог весть какой. Но, как женщина умная и довольно-таки стервозная, она моментально поняла опасность, которая таится для ее мужа в такой же стерве. Ну, тянуло его к женщинам с порчинкой, что поделаешь! Зинаида в глубине души чувствовала, в чем именно уступает сопернице. Она-то, даже если навесит на себя два пуда жемчужин, останется той же Зинкой из Орехова-Зуева. Весь ее лоск – напускной, весь ее блеск – то же, что глянец на свежевычищенных сапогах. А блеск Андреевой – именно что блеск истинной драгоценности, ее лоск – матовый свет жемчуга. Андреева, быть может, не обладала талантом великой актрисы, но уж талантом красоты она владела, что да, то да. И если она захочет увести Савву… уведет! И ничто его не остановит!
Да, немало поволновалась Зинаида Григорьевна, прежде чем поняла: эта птичка не для клетки, даже золотой. А Савва непременно захочет посадить ее в клетку, совсем по-русски – не доставайся ж ты никому! Зинаиде было ясно, что стервозной очаровательнице нужны только деньги ее мужа, но отнюдь не он сам. Ну и ладно, махнула рукой мадам Морозова. Что страшного в десятке или даже в сотне тысяч, которые Савва пожертвует на театр?
Ох, разве могла она предположить, что Марья Андреева вытянет из влюбленного Саввы Морозова более миллиона рублей?
Правда, не для себя.
Отношения Морозова к Художественному театру (читай: к его актрисе Андреевой) стали в Москве притчей во языцех. Говорили, что Станиславский может позволить себе любую ошибку при выборе репертуара или в постановке: толстосум Морозов прикроет его со всех сторон, стоит Марье Федоровне только бровью повести!
Эти слухи распространялись по Москве и наконец достигли ушей некоторых ее бывших знакомых.
Как-то раз после спектакля (это был, помнится, «Последний колокол» Гауптмана, в котором Андреева очаровательно играла фею Раутенделейн) ей в гримерную подали букет бледных роз. К букету оказалась приколота визитная карточка с именем: Леонид Никитич Зимин, инженер-электротехник. И четыре слова острым почерком: «Покорнейше прошу незамедлительно принять!»
Марья Федоровна сначала недоумевающе вскинула брови: фамилия ей ничего не говорила, да и электротехников среди ее знакомцев что-то не водилось… Откуда же такая настойчивость? Незамедлительно принять, видите ли!
И вдруг ее словно кольнуло. Никитич! Никитич… Вдобавок Леонид! Неужели это совпадение?
Марья Федоровна попросила служителя привести гостя, а сама поспешно переоделась. И вот на пороге возникла знакомая сухощавая фигура в привычно щеголеватом костюме.
Он, Красин! Леонид! Все тот же откровенный, раздевающий взгляд дамского угодника, та же убийственная полуулыбка, от которой ее словно током прошивает.
– Это правда, что вы электротехник? – спросила Марья Федоровна, пытаясь во что бы то ни стало скрыть замешательство, и визитер усмехнулся:
– Разумеется. А что, не похож? Слышали о знаменитой электростанции в Баку? Я ее строил. Здравствуйте, фея моих грез!
И в ту же секунду она очутилась в его объятиях.
Ее затрясло… Да, правы некоторые умники, которые называют вожделение гальваническим воздействием на нервные окончания. Или этот человек сам – ходячая электростанция?
Марья Федоровна пожалела, что поспешила одеться. Юбки, юбки! Верхние, нижние! Окажись она сейчас полуодетой, может быть, удалось бы соблазнить гостя. Этого ей сейчас хотелось больше всего на свете. Впрочем, тут нет даже самой простенькой кушетки, только колченогий стул, так что вряд ли…
Ознакомительная версия.
