Ознакомительная версия.
Взял временное удостоверение лейтенанта, ордена… Больше у меня ничего не было.
Теперь бежать, немедленно бежать. Почему? Потому что иначе засидишься здесь. Передо мной была дорога, дальше — речка Черная. Пока я сидел, мимо проехал обоз. Я думал, тут меня и увидят, но нет, все прошло тихо. Прислушался, у дороги нет никого. Бегом. Что хорошо, мне было видно Севастополь, оттуда шли колонны наших людей. Куда они шли, я не понял. Я думаю: вот хорошо, смешаюсь с ними. А потом решил: нет, вперед. У меня же все лицо обгоревшее, ни ресниц, ни бровей. Когда я вышел к своим, то даже не мог есть, так у меня все было воспалено, все стянуто. Побежал к речке. Она небольшая и неглубокая, я замерил, но бурная. Плавать я умел, но вода еще была холодная, апрель же. Перебросил пистолет на тот берег и бултых в воду, меня немножко завернуло, но успел зацепиться за какую-то корягу на том бережку. Выхожу, — передо мной мужик, посмотрел на меня так и пошел. Я думаю, это партизаны были. Забрал пистолет, вылил воду из сапог, портянки выбросил — они все мокрые, ноги только натрешь — и пошел в город.
Иду я, вижу: винтовки валяются, черепа. Здесь, видимо, оборона проходила в начале войны. Самолеты летают, пикируют. По ним и определил, где все-таки передовая. Там наши «пешки», Пе-2, летают, бомбят. По ним как дали — сразу пара штук загорелась. Ю-87 тоже один за одним летают.
Обошел я Севастополь, дальше была дорога, за ней — холм, на который мне надо было подняться. Когда поднялся, мне так хорошо стало. Решил отдохнуть, но подумал: спать нельзя. А тут по дороге подъезжает машина, и прямо ко мне идут немцы-связисты. Со мной рядом большой куст, я в него залез. Они прошли мимо, натянули какие-то провода. Я так решил: если они меня заметят, сразу махну их из пистолета, кувырком в траншею под гору и побегу. Когда они прошли, я высунулся в траншею и начал обходить… долго рассказывать.
Дошел до леса. Прошел немного. Как мне захотелось кушать! А лес кончился, дальше был какой-то аул. Перед аулом поле — озимые и прошлогодний лук. Я съел лук, неприятно, конечно, но съел. Траву пожевал, в карман положил. Это же озимые, они питательные. Тут кто-то по мне стрельнул, пули рядом просвистели: «Эй!» — кричит. Я побежал. Вижу: ребята играют. Попросил позвать взрослого, один пацан позвал отца. Тот пришел, говорит: «Не бойся, немцев сейчас в ауле нет. А что лицо у тебя все обожженное, так в случае чего, можно сказать, что ошпарился». Я отдал ему военные брюки и гимнастерку, взамен мне дали брюки навыпуск, рваные, и шапку какую-то черную. Сапоги свои оставил.
У них я сразу лег и заснул. Беспечный был. Будит меня пацан, говорит, что пришли наши разведчики. Я быстро встал, познакомился с ними. Их было четыре человека, шли на разведку в соседнее село. Я показал справку сержанту. Хорошо, что я ее оставил, иначе без справки я вообще никто… Сержант ее посмотрел, спросил: «Есть оружие?» — «Да, есть пистолет». — «Ну мы сходим сейчас, потом вернемся и пойдем в штаб полка». — «Хорошо». Они вернулись через некоторое время, говорят: «Я куда шагну, и ты туда же, а то там мины». Привели меня. У меня голова разболелась невыносимо, я лег на деревянный пол и сразу уснул.
Это мы пришли в деревню Заланкое. Там как раз передовая. Сколько было раненых! Как они кричат! Их было человек 8 или 10. У кого руки нет, кого в голову ранило. Я так посмотрел и думаю, а у меня-то что?
Я говорю: «Пойду дальше». А мы после выполнения задания должны были перелететь из Джанкоя в Сарабуз. Думаю, до Сарабуза и пойду. Смазали мне маслом ожоги, и я пошел. Вышел на дорогу — едет особист, лейтенант. Спросил меня, кто я такой. Посадили в машину, в кузов. Так и доехал до Симферополя, а дальше нашел попутную машину на Сарабуз. Приехал, а меня не пускают. Я опять предъявил справку.
Пришел к командиру дивизии, оказывается, там стоят не наши, а истребители. Я опять справку предъявляю. Он позвонил в нашу дивизию. Говорит: «Идите пока в санчасть, вам обработают раны». Поспал. Утром за мной прилетел По-2, на нем доставили меня в полк. Жихарев, командир полка, меня по глазам узнал — лицо обожжено, одет непонятно во что…
Долго потом лечился. Присыпали ожоги стрептоцидом. Говорят: «Не ковыряй, когда чесаться будет, а то будет шрам». Потом меня отправили в Евпаторию, там я побыл дней восемь, и за мной приехали. Поехали в Белоруссию, там командир дал мне провозной, и мы улетели на 3-й Белорусский фронт. Здесь я сделал еще 56 вылетов, стал командиром звена, хотя еще лейтенантом был. А потом дали старшего лейтенанта, в этом звании я и закончил войну.
Но в Белоруссии было легко после юга, очень легко. Крым многих похоронил. Когда мы улетали с юга, нас человек 7 старых оставалось. Но мы были из гвардейской части, так что нас дополняли, дополняли. Только давай, вперед.
— Почему в Белоруссии легко было?
— Сопротивление было меньше. Мы там окружили немецкую группировку. Наша дивизия сделала заторы на дорогах, чтобы они отступали пешком, а не на технике. Как-то немецкая пехота напала на наш аэродром, мы начали подниматься и на них пикировать. Потом под Минском было окружено много немцев, и они могли напасть на аэродром. За Белоруссию мне дали орден Александра Невского.
А потом Пруссия, там здорово рубались. Особенно в марте и апреле много погибло людей. И меня сбили. А говорили — броня… Мы низко спустились, и в меня попал бронебойный снаряд. Мотор в броне, 8–10 мм. Пробило эту броню, пробило картер, и мотор — чих-чих… Как мотор стих, я — сразу на свою территорию. Порубил у них там связь и сел на окопы, к своим, конечно. Вот тебе и броня! Самолет развернулся на 180, думал, взорвется. Но нет. Домой пошли пешком со стрелком. Мой последний стрелок сам был из Омска, сейчас в Крыму живет. Три ордена Славы имеет. Мы с ним в Белоруссии и в Пруссии летали.
— Награждали за вылеты или за какие-то эпизоды?
— За вылеты. Двадцать успешных вылетов — «Знамя». И то просто за вылеты «Знамя» давали редко, нужно было еще что-нибудь. Например, вот меня сбили — это уже кое-что. Или, например, если хорошо попадешь, что-то уничтожишь. Сейчас люди пишут: уничтожил 5 танков, самолетов. Как он мог уничтожить столько танков, когда летали строем по 6 самолетов? Мы вместе слетали, что-то уничтожили. Кому писать? Делить на всех или как? Адъютанты, конечно, в своих талмудах что-то пишут…
Мы стояли в районе Литвы, в районе Волковыска. Там стояли немецкие танки без горючего, и, по данным разведки, к ним должен был прийти эшелон. И вот на этот эшелон должен был летать наш полк. Я летал в третьей группе, потому что наша эскадрилья была третьей. Группы были по шесть самолетов. Мы его уничтожили, но в первой группе погиб ведущий, командир эскадрильи. Он был постарше меня. И кому писать, что эшелон уничтожен? Что, я уничтожил полпаровоза? Абсурд, конечно. Я никогда ничего не писал. Считал: жив, значит, все нормально. Я был пять раз сбит, трижды ранен.
Ознакомительная версия.
