— Не верьте кзыл-генералу. Он обмануть вас старается.
Сердито посапывая чилимами [26], галдели баи, сидя на засаленных коврах в чайханах под высокими придорожными тутовниками, вязами и чинарами. Они выдумывали разные небылицы, но дехкане верили им все меньше и меньше.
«Кзыл-генералу» Михаилу Фрунзе, испытавшему так много жестокостей, даже зверств со стороны царских прислужников, была органически чужда, более того — ненавистна всякая жестокость. Мягкость, доброта, великодушие поражали в нем всех, кто его знал. Иной раз дело доходило даже до упреков: дескать, к лицу ли командующему фронтом быть снисходительным к ошибкам, промахам и недостаткам людей?
Но при всем том, когда требовали интересы революции, когда речь шла о высоком авторитете Красной Армии, о ее чести и славе, Фрунзе мог быть и был неумолимо-беспощадным.
Военный архив Туркестанского фронта сберег документальную память об одном драматическом эпизоде. характеризующем отношение Фрунзе к мародерству, позорной язве, от которой не уберегалась ни одна из армий мировой истории, но которую Михаил Васильевич считал абсолютно нетерпимой, немыслимой для революционной армии трудящихся…
Дело произошло в Самарканде, на одной из его окраин, во время осмотра Михаилом Васильевичем и его ближайшими сотрудниками замечательных архитектурных памятников этой древней столицы Тимура.
Разглядывая горделивые эмалевые башни Регистана, гигантские массивные надгробия Тимура и его любимой жены Биби-ханым, Фрунзе делился со своими спутниками:
— Как можно не уважать народ, который почти что среди пустыни, без всякой техники создал такие величественные сооружения! Как видно, Тимур не только воевать умел, а и строить. И уж если он умел, так мы и подавно сумеем помочь узбекскому народу настроить невиданных городов!
Но вот в одной из узких улиц старого Самарканда Фрунзе вдруг привстал в своей машине.
— Стой! — крикнул он шоферу.
Двое красноармейцев, неряшливо одетых, но с винтовками, отнимали у какого-то узбека-лепешечника его скудный, жалкий товар — две стопки плоских лавашей.
— Ой! Вайдот! (Беда!) — орал лепешечник. — Кель сакчи! (На помощь!)
Кучка угрюмых узбеков и женщин в паранджах молчаливо наблюдала за происходящим.
Фрунзе выскочил из машины и побежал к месту происшествия.
— Что делаете? — прогремело над ухом у мародеров.
Они оглянулись и обомлели. Военный человек с четырьмя ромбами на рукаве, как видно очень большой начальник, стоял перед ними.
— Что вы делаете? — повторил еще грознее командующий Туркестанским фронтом. — Красную Армию позорите, нож в спину втыкаете своим же!
Через два-три часа в этом же махалля (квартале) Хокуз-баш состоялось под открытым небом экстренное заседание ревтрибунала.
Красноармейцы Василисын и Колосников — первый из них уроженец города Верного, стало быть, даже в какой-то мере земляк Михаила Фрунзе — были приговорены к суровому наказанию.
Переводчик тотчас же огласил текст приговора окружавшей место суда огромной толпе узбеков — жителей Самарканда.
Конный посыльный поскакал с приговором в штаб командующего.
Просматривая протокол допроса обвиняемых, Фрунзе обратил внимание на происхождение Васили- сына из Верного. По возрасту — почти сверстник. Может быть, в детстве встречались на берегу Алмаатинки, купались вместе, и вот при каких тяжелых обстоятельствах вновь свела жизнь.
Но колоссально, неизвинимо было преступление перед лицом узбекского народа.
На приговор легла размашистая, твердая надпись: «Утверждаю. М. Фрунзе».
Никто не мог попрекнуть Красную Армию и ее командующего, «кзыл-генерала», в нарушении прав узбекского народа.
Фрунзе никогда не сбрасывал со своих оперативных счетов силы басмачей.
Одним из крупных басмаческих вожаков Ферганской долины был известный Мохаммад-Амин, или Мадамин-бек, как его называли в народе. Связанный в свое время с «кокандской автономией», Мадамии- бек обладал кое-какими «политическими взглядами», неверными, сумбурными, но все же ставившими его выше уровня обыкновенных басмачей-разбойников. Он сумел объединить вокруг себя довольно значительные силы, придал им характер военных формирований, ввел в них подобие дисциплины и субординации и, выставляя националистические и религиозные лозунги, нападал на отдельные гарнизоны и части Красной Армии.
В течение некоторого времени мусульманское население Ферганы оказывало Мадамин-беку поддержку, но после восстановления связи с Центральной Россией и наведения в Советском Туркестане революционного порядка позиции Мадамин-бека сильно пошатнулись.
Когда Фрунзе прибыл в Наманган, один из крупнейших городов Ферганской долины, он был встречен руководителем войск, действовавших против Мадамин-бека, начдивом Веревкиным.
Начдив доложил, что несколько дней назад один из курбаши (отрядных начальников) Мадамин-бека, некий Рахманкул, совершил коварный ночной налет на советский гарнизон кишлака Мын-Тюбе.
— Надо попробовать мирным путем дотолковаться с Мадамин-беком, предложить перейти на сторону Красной Армии, — сказал Фрунзе Веревкину.
Веревкин покачал головой.
— Хотя мы и загнали значительную часть его шаек в предгорья Алайского хребта, все-таки нелегко вступить с ним в переговоры, товарищ командующий.
— А мы все-таки попытаемся, — решительно сказал Фрунзе. — Говорят, Мадамин-бек неглуп: он, наверное, уже понимает, что в Фергане ему долго не удержаться.
Вскоре состоялась встреча Михаила Васильевича с Мадамин-беком. Как и предполагал Фрунзе, Мадамин-бек оказался человеком понятливым и расчетливым. Если все силы Колчака не могли помешать советским войскам войти в Туркестан, то мог ли надеяться он, Мадамин-бек, на своих курбаши и белогвардейскую горсточку бандитствующих кулаков?
Мадамин-бек торжественно объявил о прекращении всеми подчиненными ему отрядами борьбы с Красной Армией и о переходе его на сторону советской власти. Он дал обещание в верности и просил принять его отряды и его самого в Красную Армию. Фрунзе согласился. Мадамин-бек привел в Наманган свою конницу и после смотра, проведенного Фрунзе, подписал договор о подчинении Красной Армии.
За Мадамин-беком перешли на сторону Красной Армии со своими отрядами еще несколько менее видных басмаческих вожаков.
Одним из важнейших, после Ташкента, городов Средней Азии был Ашхабад, бывший главный город обширного Закаспийского генерал-губернаторства, лежавший на железнодорожном пути Ташкент — Бухара — Чарджуй — Красноводск.
