В феврале была одержана новая победа в Закаспии. Войска 1-й армии освободили главный среднеазиатский порт на Каспийском море — Красноводск. Огромный Закаспийский край (ныне Туркменская ССР и часть Узбекской ССР), находившийся почти два года под гнетом интервентов и белогвардейцев, был очищен от захватчиков.
Освобождение Закаспия в целом и в частности его главных городов — Ашхабада и Красноводска — войсками 1-й армии проводилось под руководством члена Реввоенсовета Туркестанского фронта В. В. Куйбышева и заместителя командующего Туркестанским фронтом Ф. Ф. Новицкого — ближайших помощников Фрунзе по разгрому Колчака.
Куйбышев лично осуществил с одним из отрядов Красной Армии очень трудный поход через Кара-Кумскую пустыню. Пройдя через пески, он вышел в тыл врага. Отступление для отряда было невозможно, так как отряд не располагал ни продовольствием, ни водой, для того чтобы вновь идти по раскаленным пескам. Только полный успех, победа — такова была задача!
«Условия пути были кошмарные, — писал позднее Куйбышев, — особенно днем. Стояла невыносимая жара, температура доходила до шестидесяти градусов, воды мало, на каждого полагалось в день лишь по три стакана, — нельзя было не только освежиться водой при этой температуре, но даже полностью утолить жажду. Особенно в кошмарных условиях была пехота: несмотря на большие обозы, мы не могли разместить всего по вьюкам на лошадях и верблюдах, и многие вещи красноармейцы несли на себе».
Удар этого отряда, вышедшего через пески на станцию Айдын, был настолько неожиданным, что на донесении, которое было доставлено белогвардейскому генералу Литвинову, тот наложил резолюцию:
«Арестовать паникеров. Чтобы в 4 километрах могли очутиться красные — это исключено!»
Тем не менее через несколько часов все силы белогвардейцев и интервентов, расположенные в районе станции Айдын, вместе с генералом Литвиновым в панике бежали, бросив склады и значительную часть своего оружия.
С освобождением Ашхабада и Красноводска одна из главных задач войск Туркестанского фронта была выполнена. Однако Туркестан еще кишел крупными бандами басмачей, активно действовали отряды белогвардейцев. Кроме того, огромную территорию юго-восточного Туркестана — от Бухары до Памира — контролировал крупнейший феодал, эмир бухарский, непримиримый враг Советской России.
Конец января 1920 года… Воет свирепая снежная вьюга. Специальный поезд командующего Туркестанским фронтом Фрунзе приближается к Актюбинску, направляясь в Ташкент.
Вот и станция Актюбинск, занесённая снегом. На посту у пакгауза часовой.
Фрунзе вышел из своего вагона, подошел к часовому.
— Товарищ! — окликнул он.
Молчание. Командующий дотронулся до плеча неподвижного часового, пошевелил, потряс его. Ни малейшего признака жизни: замерз, не дотянув до смены…
Почетный караул, высланный на станцию полувзвод стрелков, ежился и стучал зубами на лютом ветру, бешено рвавшемся к Аральскому морю из Сибири, от Орска… Начальник гарнизона доложил, что согласно приказу гарнизон готов к смотру. Но сказал он об этом как-то угрюмо, натянуто.
— Показывайте… — кивнул командующий.
Вместо двух полков, что числились в составе Актюбинском укрепрайона, два неполных батальона оказались выведенными на смотр. Бойцы были плохо одеты.
— А где остальные? — с недоумением спросил Фрунзе у начальника гарнизона.
— По госпиталям, товарищ командующий, — ответил тот почтительно и мрачно.
— Что ж, давайте по госпиталям смотр им проведем… — сказал командующий.
И он отправился с обходом. Совсем уже страшные открывались картины перед видавшим виды Фрунзе. Госпиталь в Актюбинске был формально один, но он стихийно разросся за счет гражданской больницы, ряда учрежденческих помещений. Живые лежали вперемежку с мертвыми, без коек, на полу, на соломе, сотни тифозных, обмороженных пехотинцев, артиллеристов, конников. Стены и потолки защищали только от снега да ветра.
Командующий впился взглядом в побуревшее от смущения лицо главного врача.
— Это преступление! Я предаю вас суду Ревтрибунала, главврач…
И вдруг рослый, бородатый доктор заплакал, закрыв лицо руками.
— Д-да ведь-дь д-дров же нет… — сквозь всхлипывание донеслось до Фрунзе. — Весь Актюбинск на краю гибели… Замерзаем поголовно… голодаем… врачи, сестры, санитары сами мрут…
Это была правда. Фрунзе вспомнил, как начальники попутных станций нередко отказывали даже его поезду, поезду командующего Туркфронтом, в полене дров. Холод, леденящий кровь мучительный холод был сейчас полновластным хозяином на тысячеверстной дороге. Бесконечная шестилетняя война истощила все запасы — дров, угля, нефти…
Фрунзе помолчал и, махнув рукой, пошел к выходу.
У порога он обернулся и сказал:
— Извините за вспышку, доктор… Я постараюсь принять необходимые меры…
Озабоченный, темный как туча, молча вернулся Фрунзе в вагон. Тотчас большие телеграммы полетели в Москву, Самару, Оренбург. Весь людской состав своего поезда командующий направил по госпитальным помещениям— отогревать, кормить, спасать еще не погибших…
В Актюбинске поезд Фрунзе застрял на целых одиннадцать суток. Подбрасываемые небольшие количества топлива командующий тотчас же передавал в госпитали.
С линии приходили потрясающие вести. Один эшелон сжег три четверти своих вагонов. Когда «самоуплотняться» таким способом стало уже невозможно, эшелон построился боевым порядком на рельсах и двинулся с оркестром навстречу либо гибели, либо благословенному горячему солнцу Средней Азии, Другой эшелон поступил хитрее. Для прожорливой паровозной топки командир приказал вынимать из-под поезда шпалы, через одну. Когда об этом стало известно Фрунзе, он по телеграфу предал «изобретателя» суду и оповестил об этом всю дорогу…
12 февраля Фрунзе телеграфирует из Актюбинска командующему Заволжским военным округом: «Выехать до сих пор не удалось. Дожидаемся прибытия дровяного поезда из Оренбурга, и если он подойдет к вечеру, то, может быть, завтра в ночь выедем. Задержка еще на сутки произойдет из-за необходимости распиливать дрова…»
Но вот на двенадцатый день стоянки пришел состав с дровами, которые надо было еще пилить. Вместе с бойцами — охраной поезда — Фрунзе взялся за пилку дров. Большую часть и этого топлива он немедленно передал Актюбинску.
Паровоз не без труда сдвинул примерзшие к рельсам вагоны, затем хрипло, но бодряще свистнул, выбросил из заиндевевшей трубы клубы серо-черного дыма и двинулся в путь, к теплу Туркестана. Там-то была уже весна!
