А между тем террор со стороны революционеров продолжал нарастать. После назначения на пост министра внутренних дел Столыпин стал главной мишенью террористов. С 1905 по 1911 г. против него было совершено 11 реальных покушений и еще больше разработано планов. Но самой злодейской акцией стал взрыв дачи Столыпина на Аптекарском острове 12 августа 1906 г. Это был беспрецедентный для России кровавый акт, в котором пострадало 100 совершенно посторонних человек, 27 человек убиты на месте, 33 тяжело ранены, многие из них вскоре умерли. Среди убитых оказались и дети, в том числе младенческого возраста. Вслед за взрывом революционеры совершили еще один террористический акт – убили верного слугу трона генерала Г.А. Мина. Именно тогда царь принимает решение о введении военно-полевых судов. 14 августа 1906 г., прямо на заседание Совета министров, курьер передал Столыпину царское письмо. «Непрекращающиеся покушения и убийства должностных лиц, – говорилось в нем, – и ежедневные дерзкие грабежи приводят страну в состояние полной анархии. Не только занятие честным трудом, но даже сама жизнь людей находится в опасности. (…) Предписываю Совету министров безотлагательно представить мне: какие меры признает он наиболее целесообразными принять для точного исполнения Моей воли об искоренении крамолы и водворении порядка». В конце письма Николай II сделал следующую приписку: «По-видимому, только исключительный закон, изданный на время, пока спокойствие не будет восстановлено, даст уверенность, что правительство приняло решительные меры, и успокоит всех»[582].
Обратим внимание, что Николай выразил свое пожелание не в основной части письма, а именно post scriptum: слово «по-видимому» свидетельствует о сомнениях государя. Николай II не мог решиться приказать проливать кровь. Страх Божий сковывал его действия. Напомним, что за все время царствования царь не разу не подписал ни одного смертного приговора[583].
Большинство министров и, вопреки желанию, сам Столыпин соглашаются утвердить исключительные меры. Именно тогда Столыпин ощутил всю горечь собственной ноши. Премьер нравственно страдал, принимая решение о казни бунтовщиков. Это был самый тяжкий его крест[584], крест, который он нес и за себя, и за государя. Дабы имя монарха не стало символом жестокости и насилия, желая уберечь Николая от нравственных терзаний, связанных с применением столь необходимой, но отвратительной меры, Столыпин берет ответственность за военно-полевое судопроизводство на себя. В письме великому князю Николаю Николаевичу Столыпин уверяет, что, как председатель Совета министров, он никогда не позволит «узаконить противозаконную меру». «Той же точки зрения я держался при действии введенных по моему почину военно-полевых судов , ибо и последние, вопреки мнению генерала от инфантерии Газенкампфа, не являлись учреждениями “внезаконными”, а должны были действовать на точном основании закона»[585] (курсив мой. – Д.С .).
Созданные правительством военно-полевые суды выносили приговоры только лицам, захваченным на месте преступления с оружием в руках. Даже умышленные изготовители бомб не могли быть казнены, если сами непосредственно не участвовали в покушении[586]. Открытие военно-полевых судов допускалось в местностях, объявленных на военном положении или на положении чрезвычайной охраны. Каждый военно-полевой суд состоял из пяти строевых офицеров, назначаемых начальником гарнизона по приказу генерал-губернатора или главноначальствующего. Обвинительный акт заменялся приказом о предании суду. Военно-полевой суд немедленно приступал к разбору дела, рассматривал его при закрытых дверях и не позже чем через двое суток выносил приговор, который сразу же получал законную силу и в двадцать четыре часа приводился в исполнение по распоряжению начальника гарнизона. Формально осужденные имели право просить о помиловании, однако 7 декабря 1906 г. военным министерством было отдано приказание об «оставлении этих просьб без движения».
Известно, что порой сами жертвы покушений или люди, ответственные за вынесение приговора, обращались к Столыпину и царю с просьбой о помиловании осужденных. Генерал-губернатор Ф.В. Дубасов, тот самый, что подавил декабрьское восстание в Москве, просил Николая II не казнить лиц, обвиненных в покушении на него. Жертва просила за палачей! Царь колебался. Христианский поступок Дубасова вызвал у него сочувственный отклик, и государь просит совета у Столыпина.
«Тяжелый, суровый долг возложен на меня Вами же, Государь, – отвечает Столыпин. – Долг этот, ответственность перед Вашим Величеством, перед Россией и историей диктует мне ответ мой: к горю и сраму нашему лишь казнь немногих предотвратит моря крови …»[587] Аргумент к отказу – нарушение принципа равенства перед законом: помилование отдельных лиц и казнь других дали бы повод обвинить власть в произволе и в конечном итоге расшатали бы всю систему военно-полевого судопроизводства.
«Полевой суд действует помимо Вас и помимо Меня, – пишет в ответном письме Дубасову государь, – пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы Меня знаете, я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови и уже предотвратила»[588]. (Слова «к горю и сраму нашему лишь казнь немногих предотвратит моря крови» процитированы государем из письма Столыпина дословно.)
Представляя еженедельно государю сведения о количестве смертных приговоров, Столыпин видел, какое удручающее впечатление производят на императора эти кровавые цифры. В разговоре с премьером царь непременно требовал, чтобы были приняты все меры по сокращению военного судопроизводства и снятию особого положения с тех губерний, где военные суды могли применяться. По воспоминаниям генерала П.Г. Курлова, эта воля императора была для Столыпина законом. «С каждой неделей, – свидетельствовал Курлов, – уменьшалось число случаев предания военному суду, а в ряде губерний отменялись исключительные положения. Надо было видеть, говорил мне П.А. Столыпин, с какой искренней сердечной радостью государь принимал наши старания исполнить его гуманное желание остановить пролитие народной крови»[589].
Несмотря на внутреннее неприятие смертной казни, Николай II понимал неизбежность ее применения в чрезвычайных обстоятельствах. О принципиальной позиции Николая в этом вопросе свидетельствует его разговор с военным министром А.Ф. Редигером. Во время доклада государю в 1906 г. тот просил царя заменить смертную казнь одному из осужденных военным судом гражданских лиц каторжными работами. В ответ император сказал, что «смертная казнь в настоящее время является, к сожалению, неизбежной, но необходимой, и чтобы лица, совершившие преступления, караемые смертной казнью, не томились долгие сроки в ее ожидании и чтобы приговоры в этих случаях постановлялись и исполнялись не позднее 48 часов после совершения преступления. Такое быстрое наказание будет вместе с тем иметь и более устрашающее действие». Государь поручил Редигеру и другим министрам сразу же начать пересмотр существующих законов с тем, чтобы в тех случаях, когда факт преступления не подлежал никакому сомнению и вина подсудимого была очевидна, все судебные действия заканчивались в указанный срок[590]. Об этом разговоре с царем военный министр сообщил в письме П.А. Столыпину.
