— Подсудимый Петровский, признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении? — обратился к Петровскому председательствующий.
— Нет.
— Вы были в Озерках?
— Был.
— Подсудимый Петровский, почему вы, имея конституционные права, собирали подпольные совещания? — стукнув пальцем по папкам, спросил прокурор.
Григорий Иванович взглянул на него и спокойно ответил:
— Мы должны были готовить запросы в Думе, вырабатывать законопроекты, а для этого необходимо знать настроение избирателей. Мы не раз просили разрешения организовать открытую встречу с ними, однако его не получили. Рабочую газету, где мы выступали, закрыли. Пришлось искать другие пути.
Ненарокомов перебрал аккуратно сложенные перед ним бумаги, взял одну из них.
— Для этого вы тоже собирались? — с особенным нажимом произнес он. — Вот резолюция рабочих Заднепровья, которая призывает: «Всеми способами бороться против войны и по-братски протянуть руку пролетариату всех стран», «Долой войну, да здравствует единство международной социал-демократии! Перед лицом всего мира мы заявляем, что будем работать для заключения мира не с буржуазными правительствами, а с революционными народами». Подсудимый Петровский, антивоенная резолюция рабочих Заднепровья привезена вами?
— Да, ее привез я. Антивоенная резолюция рабочих Заднепровья полностью совпадает с резолюцией Центрального Комитета партии, а также является выражением наших мыслей, — с достоинством ответил Григорий Иванович.
— Я присоединяюсь к словам депутата Петровского, — поднялся и расправил плечи Муранов.
— А вы? — обратился председатель к остальным депутатам.
— Мы — также, — поднялись Бадаев, Шагов и Самойлов.
За дверями и стенами судейской палаты нарастал гул толпы.
— Это дает мне право обвинить бывших депутатов в измене родине, — произнес прокурор, глядя на сановников и ожидая поддержки.
— Разбойничья шайка! — изрек кто-то с удобных кресел для знати.
И, словно в подтверждение этих слов, Ненарокомов патетически воскликнул:
— Совещание, которое собрали депутаты, в своей резолюции призывало «к поражению царской монархии и ее войска», выдвигало лозунг «о всестороннем расширении среди войск и на театрах военных действий пропаганды социалистической революции». Это — призывы большевистской партии!
За судейским столом — возмущенный шепот, стулья с высокими спинками сердито поскрипывают.
Вскакивает круглый, как бочонок, корреспондент газеты «Русское знамя»:
— На виселицу их!
— Желаете ли вы что-либо опротестовать, подсудимый Петровский? — спрашивает председатель.
— Нет, — твердо отвечает Григорий Иванович. — Я не протестую, а подтверждаю, что рабочая фракция Четвертой Государственной думы является фракцией большевистской.
— Мы имеем дело с крепко сколоченной группой — Российской социал-демократической рабочей фракцией, — сказал в обвинительной речи Ненарокомов. — В то время, как государство напрягло все силы для борьбы с внешним врагом, подсудимые не пожелали отказаться от параграфов своей партийной программы. Гнев и возмущение закипают в наших сердцах, когда мы знакомимся с деятельностью большевистской фракции в Думе. Снисходительность и сострадание не должны иметь место в нашем приговоре.
Ненарокомов говорил долго, жестикулировал выразительно, стараясь использовать весь арсенал красноречия, чтобы произвести хорошее впечатление на влиятельных особ.
Наконец он кончил, устало опустился в кресло и вытер вспотевшее лицо.
Доменика Федоровна сидела неподвижно, с помертвевшим от горя лицом. Взволнованная Лариса коснулась ее руки:
— Не отчаивайтесь… Крепитесь. — А сама подумала: «От этого судилища можно ожидать чего угодно».
Когда начали выступать защитники, Доменика Федоровна вздохнула с некоторым облегчением. Она услыхала, что собранные следствием доказательства и обвинение по статье 102 Уголовного уложения не дают права прокурору называть депутатов изменниками родины.
— Пять депутатов, сидящих перед вами, являются народными избранниками. Многие ли члены Думы могут сказать о себе то же самое?
Доменика Федоровна, без кровинки в лице, сидела, подавшись вперед и не спуская глаз с мужа.
Председательствующий дал слово Петровскому, который выступил от имени всех депутатов:
— Господа судьи, вы не имеете права судить нас потому, что мы, избранники народа, имели право встречаться и совещаться со своими избирателями. Мы получили от них много писем. Большинство писем было против войны. Были у нас и другие материалы за и против войны. Мы должны были все обсудить. На это мы имели право. Мы представители народа и можем быть судимы только народом, избравшим нас своими депутатами. О наших взглядах не раз писала газета «Правда»… Я думаю, что нас судят не потому, что мы в чем-то виноваты. Нас судят за стойкую защиту прав народа. Мы гибнем в молодых годах за то, что заслужили доверие рабочих классов, и за то, что по мере своих знаний защищали интересы рабочих. Поэтому мы считаем суд над нами величайшей несправедливостью. Мы глубоко верим в свой народ и надеемся, что народ нас освободит.
Петровский сел, все депутаты пожали ему руку. Зал хранил гробовое молчание.
Подсудимые не склонили головы. Уверенность, что они честно выполнили долг перед народом и не изменили своим убеждениям, придавала им силы.
Три дня шел процесс. Вокруг здания судебной палаты двойное кольцо полиции, в зале день ото дня все больше военных и полицейских. Атмосфера накалена до предела. Когда суд удалился на совещание, никто не двинулся с места. Три часа прошли в томительном ожидании. Наконец был оглашен приговор.
Депутаты были признаны виновными в принадлежности к «преступному товариществу», лишены всех прав состояния и осуждены на вечное поселение в Сибири.
Темными коридорами, соединявшими помещение суда с домом предварительного заключения, рабочих парламентариев опять увели в тюрьму.
Депутаты, ожидая высылки, еще находились в петербургских застенках, когда передовые рабочие России уже читали статью Ленина «Что доказал суд над РСДР Фракцией?», напечатанную в нелегальной газете «Социал-демократ» 29 марта 1915 года.
«…Суд развернул невиданную еще в международном социализме картину использования парламентаризма революционной социал-демократией. Пример такого использования лучше всяких речей будет апеллировать к уму и сердцу пролетарских масс, убедительное всяких доводов будет опровергать оппортунистов-легалистов и фразеров анархизма. Отчет о нелегальной работе Муранова и записки Петровского останутся надолго образцом той работы депутатов, которую мы должны были усердно скрывать и в значение которой будут теперь внимательнее и внимательнее вдумываться все сознательные рабочие России. В такое время, когда почти все „социалистические“ (извините за поругание этого слова!) депутаты Европы оказались шовинистами и слугами шовинистов, когда пресловутый „европеизм“, прельщавший наших либералов и ликвидаторов, оказался тупой привычкой к рабской легальности, в России нашлась одна рабочая партия, депутаты которой блистали не краснобайством, не „вхожестью“ в буржуазные, интеллигентские салоны, не деловой ловкостью „европейского“ адвоката и парламентария, а связями с рабочими массами, самоотверженной работой в этих массах, выполнением скромных, невидных, тяжелых, неблагодарных, особенно опасных функций нелегального пропагандиста и организатора. Подняться выше — к званию влиятельного в „обществе“ депутата или министра — таков на деле был смысл „европейского“ (читай: лакейского) „социалистического“ парламентаризма. Спуститься ниже — помочь просветить и объединить эксплуатируемых и угнетенных — вот какой лозунг выдвинут образцами Муранова и Петровского».
