действовал вместе с ним.
Этот разговор имел для меня огромное значение. Важно быть осторожным. Я задавался вопросом, могу ли я вообще доверять. Если подлинные рукописи действительно были там, я мог одним ударом уничтожить все обвинения, направленные против меня, как говорил Фишер. Но он мог захотеть обмануть меня или же обманываться сам.
Я не мог решать слишком быстро, я должен был посмотреть и подумать об этом, особенно потому, что этот поворот в моем деле произошел именно в то время, когда я был настолько поглощен серьезной внутренней борьбой, что не мог найти ни времени, ни места для чего-либо еще. Это было время моего развода.
Честно говоря, я очень склонен к католическому взгляду на брак как на таинство. Если бы я не придерживался этого мнения, я бы сделал этот шаг давным-давно, а не в тот момент, когда нужно было уже спасать свое здоровье, свою жизнь и все мое внутреннее и внешнее существование.
Меня сильно обидели за этот шаг, очень ошибочно. Католические критики, вместо того, чтобы придерживаться фактов, сделали упор в своих нападках на личное, на одном дыхании обвинив меня в том, что я, будучи протестантом, развелся с женой. Как нелогично! Поскольку меня считают протестантом, никто не имеет права обвинять меня во втором. Для любого, кто достаточно порядочен, развод — очевидно, вопрос по усмотрению. О моем, однако, не раз говорили в газетах, создавая самые отвратительные маргинальные освещения, и используя в них самые чудовищные подозрения.
Я привожу все это в своих замечаниях на тот случай, если мне придется сделать их где-то еще.
То время было почти гибельным не только для меня, но и для фрау Плен, потому что оно лишило ее человека, которого она любила жертвенно, как редко любили мужчину.
Я уже говорил, что Плен заболел во время поездки в Египет. Он только как будто поправился в очередной раз. К несчастью, все повторилось снова после его возвращения домой. Смерть наступила через год. Фрау Плен была почти сломлена. Если бы не ее мать, она бы наверняка умерла вслед за своим мужем.
К счастью, переписка, которую она вела для меня с моими читателями, также приносила ей душевное облегчение и поддержку, в чем она так нуждалась.
Ей принадлежали два многоквартирных дома в Дрездене, которые она хотела продать в обмен на предложенный ей участок земли, принадлежавший деревне Нидерзедлиц.
Фишер переместил туда свои типографии. Его личная квартира тоже была там.
Фрау Плен попросила меня сопровождать ее для осмотра этой собственности, и когда мы были в Нидерзедлице, идея сообщить об этом Фишеру была очевидна.
Он пригласил нас к себе в квартиру, и завязались переговоры, в результате которых на следующий день было достигнуто соглашение.
Мне бы хотелось быть как можно короче.
Фишер жаловался, что, купив предприятие Мюнхмайера, он деградировал до «мусорного издателя», он заверил меня, что очень хочет выбраться оттуда, и сказал, что я могу помочь ему, как никто другой. Я тоже был уверен в последнем.
Он приобрел измененные романы, но фрау Мюнхмайер не имела права продавать их ему.
Если он позаботится о том, чтобы мне вернули мои оригинальные рукописи, он мог бы выбросить вставки и издать мои оригиналы вместо них; это была бы помощь ему и мне одновременно — он больше не был бы мусорным издателем, а я мог бы доказать, что не написал ничего аморального.
Это было основанием для урегулирования, и когда мы его подписали, я был уверен, что конфликт разрешен полностью.
В то время Фишер публично засвидетельствовал обо мне в газетах, что аморальные отрывки в моих романах Мюнхмайера были написаны не мной, а внесены в них третьим лицом.
К сожалению, мои надежды не оправдались.
Фишеру не удалось получить мои оригинальные рукописи, их больше не существовало, они действительно были уничтожены.
Поэтому он не мог превратиться из «мусорного издателя», как он назвал себя в письме ко мне, в книжного издателя.
Он попытался восстановить оригинальный роман без моих оригинальных рукописей, чтобы иметь возможность выбросить вставки, но мне пришлось отказать ему в помощи, которую он просил у меня. Потому что он потребовал, чтобы я привел всю эту смесь в прежнюю безупречную форму, но это было абсолютно невозможно при объеме в тридцать тысяч с лишним страниц и с текстом, напечатанным мелким узким шрифтом.
Но он настаивал хотя бы на приблизительном сравнении, и при том, что он не смог выполнить то, что обещал, я должен был сделать все невозможное для него.
Это привело к новым ссорам и новым спорам, которые продолжались и после его смерти и были приведены к мирному разрешению только его наследниками.
Они видели более ясно, чем он, и были более спокойны и беспристрастны. Это были специалисты, а именно: юристы, бизнесмены, владельцы книгопечатного и переплетного дела.
Они объединились в следующей декларации:
«В продолжающемся судебном споре между г-ном Карлом Маем и наследниками г-на Адальберта Фишера наследники Фишера заявили, что опубликованные издательством компании Мюнхмайера романы писателя Карла Мая с течением времени претерпели такие изменения из-за вставок и поправок третьих лиц, что они больше не могут считаться написанными Карлом Маем в их нынешней форме. Г-н Май был уполномочен опубликовать это заявление.
Дрезден, октябрь 1907 г.»
Это заявление подписано г-жой Элизабет Фишер, бизнесменом Артуром Шубертом, владельцем книгопечатания Отто Фишером, владельцем переплетной мастерской Альфредом Сперлингом, юристом Траммлером, юристом Бернстайном, адвокатом доктором Эльбом.
Люди утверждали, что на такое заявление были способны только дети или легкомысленные подростки.
Вы также можете видеть из этого, какое оружие используется против меня.
Однако на этом дело Фишера в моем судебном разбирательстве с Мюнхмайером для меня закончилось.
Но дело Полины Мюнхмайер все еще существует.
Теперь я перехожу к следующему.
Я не боюсь представить перед этим делом программу, которую узнал от Фишера, а именно:
«Май имеет судимость. Он должен держать это в секрете. Он у нас в руках. Достаточно двух строк и он замолчит. Если он подаст на нас в суд, мы уничтожим его, опубликовав сведения о его судимости во всех газетах Германии. Согласен Май с Мюнхмайером или нет, не имеет значения. Главное, кто приводится к присяге. И нам будет известно, как сделать так, чтобы у Мая этого не получилось».
Фишер не только изложил эту программу в частном порядке, но и установил ее через свои показания в деле, и это было постоянно подтверждаемо в течении всего девятилетнего судебного спора.
Отчего адвокат др. Герлах неверно утверждал или
