— Сколько? — прохрипел он.
— О! Вашему Величеству она обойдется в пятьдесят луидоров.
— Черт побери! Так дорого?
Наполеон III улыбнулся:
— Запишите на мой счет, Баччоки.
Прощальная милость короля
В то время как Виктор-Эммануил хвастался своими победами и проводил время с танцовщицами, граф ди Кавур действовал. Он встретился с Александром Валевским (побочным сыном Наполеона I от Марии Валевской и тогдашним министром иностранных дел Франции), попытался заинтересовать его Италией и старательно готовил приезд графини ди Кастильоне.
Биограф графини Ален Деко пишет:
«Это может показаться удивительным и даже романтичным, но речь шла именно о подготовке появления Вирджинии в Париже».
В кругу восхищенных слушателей граф ди Кавур вдохновенно описывал внешность зеленоглазой графини, ее элегантность и обаяние.
Многие интересовались, не собирается ли она в один прекрасный день объявиться в Париже.
В ответ премьер-министр с сомнением качал головой:
— Возможно…
Вскоре в Париже все говорили только о графине ди Кастильоне. После этого Виктор-Эммануил и граф ди Кавур вернулись в Турин, а Вирджиния, которой за несколько дней до этого тайный агент передал шифр для постоянной связи с Кавуром, начала упаковывать свой багаж.
Хлопоты, связанные с отъездом, не мешали пылкой графине уделять некоторое время приятным пустякам, о чем свидетельствует ее дневник.
«12 декабря, среда. Была занята: упаковывала сундуки. В час пришел Дориа. Поболтали в моей комнате на канапе. F до трех часов».
Как весело замечает Ги Бретон, «при таком ритме жизни ей потребовалась неделя для того, чтобы упаковать вещи».
17-го числа, накануне отъезда, вновь пришел Амброджо Дориа, чтобы попрощаться с Вирджинией. Он плакал. Она изо всех сил старалась утешить его. О том, как она это делала, свидетельствует ее дневник:
«Дориа в моей спальне, на канапе, потом у камина, на полу. F. F.».
Через несколько часов, когда она застегивала последние чемоданы, ее оповестили, что король ожидает ее в саду. Пришло ли ей в голову, что Виктор-Эммануил настроен решительно? Во всяком случае, она отпустила прислугу и только после этого пригласила короля в гостиную. О чем они говорили? Об этом мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Но в тот момент, когда Виктор-Эммануил уже собирался оставить графиню, державшую судьбу Италии «в своих изящных ручках», внезапно вспыхнувшее желание воодушевило его. Они находились в саду. Ни антураж, ни время года не помешали королю показать себя пылким любовником.
В дневнике Вирджинии мы читаем:
«Он ушел в одиннадцать часов. Я вышла вместе с ним в сад. Пять раз F. Я прошла в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок».
Это было, так сказать, на посошок. На следующий день графиня ди Кастильоне покинула Турин.
Ги Бретон констатирует:
«Король оказал ей честь, теперь император должен был ее обесчестить…»
Перед тем как отплыть во Францию, Вирджиния побывала во Флоренции. Ей хотелось повидаться с матерью. Счастливый случай свел ее там с сорокалетним графом Бентивольо, который знавал ее еще ребенком. Она повисла у него на шее, как в детстве.
Граф был впечатлителен и наделен богатым воображением. Ему пришла в голову фантазия посадить ее на колени, как пять лет назад, и сделать ей козу.
В тот же вечер он униженно, но настойчиво предложил графине возобновить знакомство.
Молодая графиня была польщена этой нежданной честью, но ограничилась сдержанной улыбкой. Бентивольо, обнадеженный, решил сопровождать ее в Геную, где она должна была сесть на корабль, и воспользоваться предотъездной суматохой, чтобы пробраться в ее постель.
— Я отложу отплытие в Сирию, — сказал он (граф, итальянец по происхождению, был французским подданным, и его только что назначили консулом Франции в Халебе), — и последую за вами.
Вирджиния шаловливо хлопнула веером ему по пальцам, из чего он сделал вывод, что дела его не так уж плохи.
Через два дня они прибыли в Геную, где уже находился граф ди Кастильоне.
Ги Бретон пишет:
«Присутствие мужа нисколько не смутило консула, который в пылу последних приготовлений среди груды коробок опытной рукой убедился в том, что для его восхищения есть все основания. Графиня больше не пускала в ход веер, и вечером 25 октября охота Бентивольо увенчалась успехом».
Победитель буквально захмелел от счастья. Это был самый прекрасный подарок к Рождеству, который он когда-либо получал. Он сказал об этом Вирджинии, и та обещала, что будет принадлежать ему все то время, что осталось до ее отплытия.
Их счастье продолжалось десять дней. Молодой графине многое дала эта связь. Любовники чувствовали себя в полной безопасности. Граф ди Кастильоне, которому не терпелось увидеть судно из Марселя, проводил все время, вглядываясь в горизонт. По словам Ги Бретона, он «и не подозревал, что его супруга привыкает к бортовой и килевой качке на просторной постели, где Бентивольо бросил якорь».
Эти десять дней пролетели для консула как одно мгновение. Позже он писал Вирджинии:
«Я любил тебя и тогда, когда тебе было двенадцать лет, и тогда, когда тебе было десять, и я буду любить тебя всю жизнь. Я знал, что в мире есть кто-то, кого я люблю, но не понимал, что это ты. В тот день, когда ты приехала во Флоренцию и я поцеловал тебя в лоб в гостиной твоей матери, с моих глаз спала пелена, и мое сердце ожило. Ты вошла, и вместе с тобой вошла любовь, живая, могущественная, страшная, способная сделать счастливым или принести много горя».
Он вспоминал о времени с 25 декабря 1855 года до утра 4 января 1856 года и характеризовал его так:
«Какими были конец 1855 года и начало 1856-го! Боже мой! Боже мой! Уж не сон ли это был? И не останется ли все это для меня навсегда сном?»
Консул был настолько выбит из колеи, что в конце концов даже поверил в то, что все происшедшее было своего рода миражом. Тем не менее это был вовсе не мираж. Как пишет Ален Деко, «мираж Бентивольо имел вполне осязаемые формы, так как месяцем позже у Вирджинии появились некоторые поводы для беспокойства. Она поспешила поделиться с ним своими тревогами, считая его виновником грозящих ей неприятностей, что кажется довольно смелым предположением, если принять во внимание беседы, которые она вела накануне с Виктором-Эммануилом и Амброджо Дориа».
Встревоженный Бентивольо не стал медлить с ответом:
