Так как конгресс был вынужден оставить незавершенными начатые им труды, то некоторые лица предлагали отложить подписание акта, который должен был их утвердить, до того времени, когда эти труды можно будет закончить.
Отдельные кабинеты начали уже действовать в этом смысле, может быть, с тайным желанием извлечь пользу из подготовлявшихся событий. Я счел бы подобную отсрочку очень большим несчастьем для Вашего Величества, даже не столько из-за неуверенности, которую она создала бы в отношении намерений держав, сколько из-за того впечатления, которое должен был произвести на общественное мнение Франции этот акт, интересующий в столь высокой степени всю Европу, и одной из главных сторон в котором является, несмотря на теперешние обстоятельства, Ваше Величество. Мне пришлось поэтому сделать все зависящее от меня, чтобы он был подписан, и я считаю себя счастливым, что державы, наконец, на это решились.
Уважение, которым должно пользоваться правительство Вашего Величества у иностранных дворов, не могло быть полным без того, чтобы и вашим подданным оказывалось уважение, естественно принадлежащее членам великой нации и утерянное французами в результате страха, который они внушали. С декабря 1814 года каждому прибывавшему в Вену французу оказывалось особое внимание, независимо от привлекших его туда дел. <…> Я знаю цену, которую Ваше Величество придавало этому великому примирению, и я счастлив сказать вам, что ваши желания в этом отношении целиком осуществились[465].
Все было очень величественно и трагично. В центре собора был воздвигнут огромный катафалк, по углам которого возвышались четыре статуи: скорбящая Франция, плачущая Европа, Религия с завещанием Людовика XVI в руках и Надежда, поднявшая глаза к небу. На церемонии присутствовал весь цвет общества с австрийским и русским императорами во главе. Все, в том числе и женщины, были в черной одежде, без привычной позолоты и блеска. Единственным представителем Бурбонов был принц Леопольд Сицилийский. Хор, состоявший из 250 человек, исполнял произведения Сигизмунда Нойкомма, ученика Гайдна и одного из лучших органистов своего времени. Дирижировал оркестром знаменитый Антонио Сальери, и исполнялся специально написанный им для данного события реквием.
В «Мемуарах» Талейран написал: «Я должен отметить, что австрийские император и императрица оказали мне большую поддержку при устройстве прекрасной религиозной церемонии, совершенной в Вене 21 января 1815 года, на которой присутствовали все монархи и все выдающиеся лица, находившиеся тогда в столице Австрийской империи»[466].
Вечером после церемонии Талейран организовал во дворце князя фон Кауница прием. Там он сделал сам себе комплимент:
— Церемония получилась возвышенной, поучительной, величественной…
Как видим, скромности этому человеку было не занимать. Но он пошел еще дальше, добавив в конце своей речи:
— Какой урок для королей, для всех людей! Да, господа, эта церемония — великий урок!
Право же, тот, кто не знал бурной биографии Талейрана, после таких слов мог подумать, что он был верным слугой и хранителем памяти казненных Людовика XVI и Марии Антуанетты.
Сто дней НаполеонаКонец января и начало февраля не принесли ничего нового. Конфронтация между участниками конгресса стала настолько очевидной, что благодаря ей была выстроена целая «система компромиссных соглашений по территориальному переустройству континента»[467].
Члены Венского конгресса полностью погрузились в рутину совещаний и развлечений, и тут вдруг грянул гром… В Вену пришла страшная весть: Наполеон бежал с острова Эльба.
Генерал А. И. Михайловский-Данилевский свидетельствует: «Два дня прошли в догадках о том, где Наполеон выйдет на берег; одни полагали, что он отправится в Америку, другие — что он пристанет в Неаполе; но большая часть, основываясь на неудовольствиях, произведенных слабым правлением Бурбонов, думали, что он высадит войска свои во Франции»[468].
Так и произошло: 1 марта 1815 года Наполеон высадился на юге Франции, в бухте Жуан.
5 марта монархи, находившиеся в Вене, обнародовали манифест, в котором Наполеон был объявлен вне закона, а 13 марта представители России, Австрии, Пруссии и Англии «обязались до тех пор не слагать оружия, пока не лишат его возможности возмущать на будущее время спокойствие Европы»[469].
20 марта Наполеон вошел в Париж, а через пять дней после этого союзные державы подписали соглашение о совместных боевых действиях для защиты решений Венского конгресса.
Талейран рассказывает в своих «Мемуарах»: «Когда дела были таким образом закончены и король, а следовательно, и Франция были приняты в союз, заключенный против Наполеона и его приверженцев, я покинул Вену, в которой ничто меня более не удерживало, и отправился в Гент[470], очень далекий от мысли, что по прибытии в Брюссель я узнаю об исходе сражения при Ватерлоо»[471].
Далее события разворачивались с калейдоскопической быстротой. 18 июня 1815 года произошло сражение при Ватерлоо. 21 июня Наполеон прибыл в Париж и поспешил собрать своих преданнейших друзей и братьев, которых военные события заставили искать убежища во Франции.
Отметим, что Наполеон прибыл в Париж ночью и задыхающимся от усталости и волнения голосом рассказал о своем страшном поражении.
— А что в столице? — спросил он.
— Плохо, — ответил ему генерал де Коленкур. — Все желают отречения, у всех дурное расположение духа.
— Я это предвидел, — вздохнул Наполеон. — Беда велика, но, объединившись, мы могли бы исправить положение. Если же мы будем разделены, Франция станет добычей для иностранцев.
На другой день братья Наполеона и министры вновь собрались в Елисейском дворце для совещания. Император много говорил о необходимости принять решительные меры, объявить Отечество в опасности, призвать всех к оружию и т. д. и т. п. Но в ответ его ждало лишь напряженное молчание. Заметив это, Наполеон сказал:
— Ну, что же… Если Франция во мне больше не нуждается, я отрекусь…
На следующий день он отрекся от престола в пользу своего сына.
Глава правительства22 июня 1815 года образовалось временное правительство из пяти членов: Фуше, Карно, Гренье, Коленкура и Кинетта.
Во главе правительства оказался Фуше, но не следует думать, что это говорило о его силе. Никакой реальной силы за ним не было, и ему ничего не оставалось, как обманывать Людовика XVIII и всю Европу, что он якобы — сила, с которой надобно считаться, что именно он держит в своих руках корону. Но у французов была иная сила, реальная, однако она находилась вне Франции. Это был Талейран, прославившийся в Вене, содействовавший первому возвращению Бурбонов и теперь очень хотевший «удержать за это при них первенствующее значение»[472].
