Все эти соображенія были бы допустимы, если бы Наполеонъ отчаялся въ успехе уже въ апреле 1813 г., до Лютцена, до той первой кампаніи, во время которой онъ на каждомъ шагу съ такой силой выказываетъ веру въ свою судьбу. Что относительно Австріи у него была какая-то задняя мысль, что онъ смотрелъ на Марію-Луизу, какъ на верный залогъ союза, что онъ полагался на родственную связь, на добросовестность Франца II не какъ Императора, но какъ тестя, все это несомненно.
Чтобы разгадать чутьемъ такой заговоръ, какой составила противъ него европейская аристократія, чтобы понять, что эта, брошенная къ нему въ постель, молоденъкая девушка была приманкой, придуманной коалиціей олигарховъ, съ целью завлечь его въ западню, нужно было самому обладать такой коварной душой, какой не могло быть ни у единаго Француза Революціи – ни у Талейрана, ни даже у Фуше. Чтобы придумать и разработать этотъ планъ, чтобы объединить въ коалицію вокругъ этого свадебнаго ложа всю ненасытную ненависть старинныхъ дворовъ, необходима была глубина развращенности, возможная только въ аристократическихъ обществахъ, – въ техъ обществахъ, которыя по традиціи и по воспитанію привыкли совершенно не считаться съ совестью, которыя сознательно попираютъ все божескіе и человеческіе законы, не уважая ничего, кроме своихъ интересовъ, и преследуютъ свои цели, не разбираясь въ средствахъ, не считая позорнымъ ни одно изъ нихъ, а темъ менее то, которое у нихъ наиболее въ ходу: любовь. Речь шла о томъ, чтобы дать не любовницу, а супругу. Ее дали: что за беда, если при полномъ успехе задуманнаго, когда колесница пройдетъ по телу нечестивца, осквернившаго святую святыхъ, – въ ея ступице окажутся куски трепетнаго тела и волосы эрцгерцогини! Если эта женщина останется жива, ей устроютъ ея судьбу, и она утешится. Если погибнетъ, темъ хуже! Для такой игры надо рисковать, и только женщина…
У Наполеона не возникало ни малейшаго подозренія на этотъ счетъ. Никогда онъ не допускалъ, чтобы его жена была въ заговоре съ его врагами; въ этомъ онъ былъ правъ, потому что ее не нашли даже нужнымъ предупредить, и, действуя вполне искренно, она играла свою роль лучше, чемъ если бы ей внушили ее. Только гораздо позже, на святой Елене, Наполеонъ началъ связывать, да и то не вполне (потому ли, что ему противно было углубляться въ подобныя вещи, или потому, что у него не было охоты осветить эту важнейшую причину своихъ пораженій), свой второй бракъ съ событіями, которыя последовали за нимъ. «Это была пропасть, – повторялъ онъ, – которую прикрыли мне цветами». Но онъ словно и не желаетъ останавливаться на этомъ, его нисколько не влечетъ заглянуть поглубже въ эту бездну гнусности. Онъ, повидимому, старается помешать тому, чтобы его жена и память о ней оказались загрязнеными, старается, чтобы передъ судомъ исторіи на нее не пала хотя бы доля ответственности въ великой драме, одной изъ главныхъ пружинъ которой было ея неведеніе и которая, если смотреть на нее не предубежденными глазами, встаетъ предъ нами, словно одна изъ драмъ Эсхила, глубокая, простая, естественно-героическая.
По мере того, какъ онъ падаетъ все ниже, онъ не только не ропщетъ на эту женщину, низвергшую его съ высоты власти, но выражаетъ еще въ болыпей степепии доверіе, и любовь къ ней, какъ бы для того, чтобы утешеть ее въ горе, которое должно было причинить нападеніе ея родной страны, во главе съ ея роднымъ отцомъ, что должно было казаться ей предательствомъ ея родныхъ по отношенію къ ней. Даже въ этотт моментъ нельзя сказать, чтобы онъ сомневался въ себе или боялся за свою судьбу: одна изъ основныхъ чертъ его характера – не терять надежды, когда надеяться не на что и, благодаря этой присущей ему добродетели сильныхъ, многіе дни этой войны оказались родными братьями безсмертнаго дня Кастильоне. Только въ самый последній моментъ онъ признаетъ себя вынужденнымъ допустить мысль, что непріятель можетъ вступить въ Парижъ, захватить Императрицу и Римскаго Короля: это было бы мимолетное торжество, такъ какъ кратковременное занятіе Парижа ничего не изменило бы въ задуманномъ имъ стратегическомъ плане; но ему была бы совершенно невыносима мысль, что его жена и сынъ могутъ стать добычей победителя. И чтобы избавить ихъ отъ подобнаго оскорбленія, онъ даетъ Жозефу решительный приказъ покинуть Парижъ, вывести оттуда все, что способно къ сопротивленію, и всехъ представителей правительственной власти. Онъ губитъ этимъ все свое дело, потому что Талейранъ сумелъ обойти приказъ следовать за Дворомъ. Давно уже Талейранъ стягивалъ въ свои руки все нити; онъ обзавелся соумышленниками среди лицъ близкихъ къ королю Жозефу, къ Императрице, въ сенской префектуре, въ полиціи, везде, – соумышленниками, надъ которыми имеетъ необъяснимую власть и которые связаны съ нимъ словно какимъ-то адскимъ договоромъ. Въ союзе съ ними онъ заканчиваетъ въ 1814 г. то дело измены, которое началъ замышлять въ Тильзите въ 1807 г.
Но сбросить цравительство Императора съ помощью пятисотъ тысячъ чужеземныхъ штыковъ – это лишь половина того дела, которое задумалъ принцъ Беневентскій. Онъ будетъ считать себя удовлетвореннымъ лишь тогда, когда разорветъ узы между Наполеономъ и Маріей-Луизой, созданію которыхъ самъ же способствовалъ. Императоръ веритъ, что ему останется последнее утешеніе – иметь около себя жену и ребенка. Если онъ не предлагаетъ решительно Императрице пріехать къ нему въ Фонтенбло, то потому, что думаетъ еще, что ея слезы будутъ иметь какую нибудь власть надъ Императоромъ Францемъ, и что, благодаря этому, его положене въ будущемъ можетъ улучшиться; но она пріедетъ къ нему, какъ только онъ устроится; она будетъ иметь владеніе, которое будетъ принадлежатъ ей, она будетъ житъ рядомъ съ нимъ, готовымъ, или считающимъ себя готовымъ, покорно принять существованіе мелкаго принца; она пріедетъ, чтобы быть съ нимъ все время вместе я, такъ какъ она его любитъ, такъ какъ «она любила въ немъ Императора меньше, чемъ человека», жизнъ можетъ быть еще счастливой для нихъ и для ребснка, который будетъ рости на ихъ глазахъ.
Марія-Луиза вполне готова разделить эти проекты, эти мечты. Конечно, она любитъ своего мужа и хотела бы ехать къ нему, но на одну душу, способную быть верной долгу, сколько приходится душъ низкихъ и продажныхъ! Пустота образуется вокругъ молодой женщины, которая никогда, начиная съ самого детства, не была пріучена думать самостоятельно; которая, съ техъ поръ, какъ существуетъ, всегда была подчинена дисциплине и умеетъ только подчиняться власть имеющимъ. Ея отецъ накладываетъ на нее свою руку. Она еще борется и пытается освободиться, потому что лгобовь, которую она чувствуетъ къ Наполеону, способна еще бороться въ ея сердце даже противъ дочерней почтителъности. Но Талейранъ находитъ средства убить эту любовь. Среди женщинъ, окружающихъ Марію-Луизу, есть одна, которая вполне принадлежитъ ему; эта, – одна изъ самыхъ деятельныхъ одна изъ наиболее близкихъ къ политике женщинъ своего времени. Она не знаетъ, что такое совесть, признательность – нечто совершенно чуждое ей. Въ молодости она играла въ любовъ, какъ италъянка, теперь она любитъ интригу для интриги и каждый разъ, когда ей удается вмешатъся въ какую нибудъ дипломатическую авантюру, она чувствуетъ себя въ родной стихіи. Придворная дама, она была не изъ техъ, что выходятъ въ отставку и довольствуются чисто личной жизнью. У нея есть более интересное занятіе: оставшись почти одна подле Императрицы, она открыьатъ огонь изъ своихъ батарей, заряженныхъ Талейраномъ, сначала намекаетъ, а затемъ начинаетъ утверждатъ, что Наполеонъ никогда не любилъ ее, что онъ постоянно ее обманывалъ. Императрица не веритъ? Г-жа де Бриньоль вызываетъ двухъ комнатныхъ лакеевъ, которые недавно лишь бросили въ Фонтенбло своего господина и благодетеля, и велитъ имъ разсказывать то, что ей нужно – ложь, придуманную его совместно съ г. де Талейраномъ. И нетъ никого, кто могь бы внушить мужество, вдохнуть энергію въ эту болыпую, вялую жешцину, у которой темпераментъ играетъ главную роль, и которая гораздо болыпе обижена, разсказанными ей изменами, чемъ поражена паденіемъ своего трона. Она была отдана въ жертву, эта современная Ифигенія, и она позволила себя отдать, она даетъ себя освободить теперь, когда политика разрушаетъ, какъ сказалъ Шварценбергъ, то, что политика же создала. Это – дело не одного дня: она будетъ еще бороться въ теченіе целаго года противъ всей Европы, яростно нападающей на нее и пускающей въ ходъ все средства, чтобы одолеть сердце девочки, которое бъется въ ней. Гордость, тщеславіе, ревность, зависть – все будетъ пущено въ ходъ, но торжества добьются лшпь тогда, когда принудятъ ее некоторымъ образомъ заменить любовь любовью, когда целомудренный Австрійскій Императоръ принудитъ свою дочь къ открытому наложничеству. Тогда вся монархическая Европа будетъ аплодировать, и самостоятельное Государство будетъ наградой за прелюбодеяніе.
