А впрочем, почему бы и нет? Почему бы?
Главное здесь — здоровье, и если есть оно, то что же мешает скинуть груз прожитых лет — разочарований, неудач, ошибок, сомнений, — если сад наконец вот он, перед тобой, вокруг тебя.
Жизнь, что ты такое? — опять и опять думал я в изумлении. Упорный труд, многочисленные заботы и долги, постоянная неуверенность в себе, постоянное преодоление чего-то… Или путешествие в таинственном саду, где гостеприимно качают головками и источают благоухание цветы, где на извечном ласковом языке шелестят листья, качаются высокие травы, шумят ветра, говорливо бегут ручьи, величаво движутся реки среди разогретых ослепительным солнцем скал, где бабочки хлопьями счастья доверчиво демонстрируют незащищенную прелесть хрупкого своего существования и распевают птицы, и плывут невесомые облачка? Конечно, и то и то, но где необходимое равновесие, где разумное сочетание, в чем секрет, чтобы первое не превращалось в унылую самоцель, чтобы с успехами в первом счастливо приближалось второе, чтобы не напрасными были потери в пути, чтобы прийти туда, куда с самого начала хотелось?
Я вспоминал, с каким тихо-восторженным, отрешенным от мира сего лицом, сдержанно — опасаясь, очевидно, что его не поймут, спохватившись, наверное, что не к лицу взрослому человеку ребячество, — рассказывал Павел Иванович о странствиях по Алтаю. И в воображении своем видел я, как, стесняясь на первых порах самого себя, сдерживая свой рвущийся пыл и оглядываясь, вероятно, бегал он по цветущему лугу с сачком — сорокапятилетний мужчина, оставивший в Москве ради этого жену, дочь, сына, уют квартиры. И может быть, даже усмехался, подтрунивал над собой, когда дрожащими от волнения руками доставал из сачка бабочку — хрупкое, беззащитное чудо, прилетевшее прямо из детства, сохранившее вот, оказывается, незапятнанную целомудренную красоту…
Жизнь бывает щедрой к тем, кто достойно переносит ее временные невзгоды. Павел Иванович, очевидно, не сразу нашел себя, но жил достойно, не ныл оттого, что не все получается, как хотелось, учился старательно, женился, когда пришло время, работает, обеспечивает семью, детей, которые почти уже выросли… И вот выстоял и получил награду.
Сосредоточенно, основательно, задолго теперь готовился он на Памир — совещался с приятелем, несколько раз намечал маршрут, прикидывал, что взять с собой, — и уже составлен «железный» список: палатка, спальники, сачки и коробки для бабочек, еда на месяц. Опять, как и в алтайскую поездку, всю еду брали с собой, чтобы ничто не связывало в свободной охоте. Сам увлекавшийся столько раз, как понимал я Павла Ивановича! Как желал ему предстоящей удачи! Да я ведь и сам уже ощущал знакомую дрожь, замирание сердца: Алтай сиял на моем внутреннем горизонте, сверкая заснеженными пиками вдалеке, шумя ручьями и реками, благоухая ароматами цветов. И, как и перед каждой далекой поездкой, пробуждалась во мне этакая лихая удаль, оставшаяся, очевидно, в генах от предков. Ну и что, если случится что-то непредвиденное в пути, подумаешь!..
Да, что-то изначальное, истинное есть, очевидно, в юношеских увлечениях — меркнущих на время в период жизненных схваток, но внезапно пробуждающихся вновь в зрелом возрасте. Сколькие из нас, всю жизнь трудившиеся беззаветно, подойдя к ее концу, именно о них вспоминали (как и С. Т. Аксаков) и порой даже пытались осуществить хоть что-то из несбывшегося и возвращались памятью в те годы, порой приукрашивая их… Да, впрочем, нет, не приукрашивали! Ведь какими бы тяжелыми ни были внешние обстоятельства юности нашей, в нас жило главное — жажда жизни, острый, свежий интерес к ее тайнам, подсознательная вера в лучшее, радость — искренняя, неосознанная, может быть, но самая настоящая радость бытия. Счастливы те, кто сохранил в себе юношескую чистоту…
Заканчиваются подробные описания моих путешествий в поисках солнечной бабочки…
Да, конечно, я побывал на Алтае, в местах, так щедро подаренных мне Павлом Ивановичем.
Отыскал и сфотографировал там совершенно великолепных — чистеньких каких-то, особенно ярких, белых с черным и красным- алтайских Номионов, а также Клариуса, Феба, самца и самку желтушки Авроры и многих других очаровательных бабочек этой горной страны.
На Алтае столкнулся я и с весьма серьезной проблемой, новой для себя, — проблемой кедровых лесов, прежде всего с их бессистемной рубкой. Кедровые леса, которые служат основой экосистемы во многих районах Сибири и произрастают в истоках всех великих сибирских рек, а следовательно, дают им в какой-то степени жизнь и весьма серьезно влияют на их режим, да, кроме того, еще сами по себе представляют чрезвычайную не только экологическую, но и хозяйственную, и, конечно, эстетическую ценность, вырубаются подчас неоправданно…
Но это тема отдельной книги. Как ее назвать? Может быть, «Золотые горы»? Ведь именно так переводится слово «Алтай».
Кстати, проблема микрозаповедников на Алтае также стоит очень остро, ее практическое осуществление могло бы дать очень много, а воплощению ее в жизнь способствовал бы давний обычай устройства пасек. Алтайский мед издавна славился в России, однако в последнее время количество пасек почему-то резко уменьшилось. Но, повторяю, это отдельная тема…
Отмечу только, что «поиски Аполлона» неминуемо и закономерно опять привели к серьезной проблеме — и хозяйственной, и государственной. И это естественно.
Чуть позже довелось мне побывать и на Дальнем Востоке. А именно в Южном Приморье, куда отправлялась экспедиция Научно-исследовательского института охраны природы и заповедного дела.
…Несколько дней мы ездили по заповедникам Южного Приморья, посетили «Уссурийский», «Кедровую падь», «Лазовский». Я по своему обыкновению наблюдал, философствовал сам с собой и со спутниками и, конечно, фотографировал. Растения, всяких букашек, бабочек…
И был там день, который особенно запомнился мне.
…Я вышел на небольшую поляну на краю леса. С другой стороны ее ограничивала дорога. Но по ней практически никто не ездил.
Трава по колено. Кустики кое-где. Цветы…
Перед тем как попасть на поляну, я ходил по дороге, потом углубился в лес по старой просеке. Здесь росли густые папоротники, и так реально можно было представить себе, что в них затаился тигр. Амба, хозяин тайги, по определению Дерсу Узала. Но еще больше волновали меня синие махаоны — хвостоносцы Маака. Хотя я, кажется, на них уже насмотрелся. Фантастическая, удивительная красота! Летящий синий махаон — это всегда чудо. Вернее, он даже черный издалека. И только когда приближается, виден этот невероятный отлив. Синий. А то и ярко-зеленый.
