Такие неисправности могли иметь самые пагубные последствия для наших действий, если бы Матюшкин во время краткого своего здесь пребывания похвальной своей деятельностью не успел многого поправить; узнав по прибытии своем о положении дел, он закупил и уложил тотчас половину нужной для экспедиции рыбной провизии, закупив ее у жителей Колымска и окрестностей. По распоряжению его и под его надзором, невзирая на сильные морозы, от которых топоры как стекло ломались, была выстроена над домом моим башня с четырьмя окнами к четырем странам света для астрономических наблюдений; вскоре после моего приезда она была окончена, так что мы могли перенести туда инструменты и начать наши занятия.
Устроив несколько квартиру свою, я озаботился прежде всего заготовлением остального провианта и других нужных для экспедиции потребностей. Для этой цели приглашены были на совещание зажиточные жители Нижне-Колымска и старшины якутских, юкагирских и чуванских селений, находящихся на реках Омолоне и Анюе. 25-го ноября все собрались; мы начали с того, что установили положительную таксу, по которой жители согласились доставить нам припасы и другие потребности[137]. Определив это, приступили мы к не менее важному распределению подрядов по мере способов участвующих и назначили сроки доставки.
Анюйские юкагиры, имевшие в прошедшем году изобильный олений промысел, обязались доставить нужное количество оленьих кож на походное передвижное жилище, называемое уроса, также и большое количество оленьих ребер для корма собак. Омолонские юкагиры должны были снабдить нас березовым лесом на байдару и всем прибором с полозьями на походные нарты. Жители острога и других селений, по берегам Колымы лежащих, богатые одной рыбой, дополнили потребное для экспедиции количество мерзлой рыбы, а сколько недоставало сухого корма, т. е. юколы и юхолы, привозили из Средне– и Верхне-Колымска на расстояние 800 верст, ибо летний рыбный промысел был там изобильнее, нежели при устье реки.
Остался еще для успеха наших поездок по льду весьма важный предмет, т. е. выбор для наших нарт потребного числа сильных, привыкших к езде собак, что поручил я казацкому сотнику Антону Татарииову, бывшему проводником Геденштрома и слывшему здесь отличным знатоком в искусстве водиться с собаками. Таким образом сделали мы главные распоряжения, и оставалось только понуждать к скорейшему исполнению их.
Здесь встретил я, однако, много затруднений. Жители сомневались в верной плате за доставляемые ими припасы, а местное начальство не имело доброй воли быть полезным. Частный исправник, преувеличивая бедность обывателей, старался всячески склонить меня к уменьшению моих требований и пугал разными несбыточными рассказами о предстоящих опасностях. Он утверждал, между прочим, что здешние собаки слишком слабы и не могут выдержать столь дальней поездки, а проводники неопытны и ненадежны. Он рассказывал мне множество примеров коварства чукчей, описывая их людьми самыми опасными и жестокими.
Хотя и видел я, как преувеличены были его рассказы о предстоящих опасностях, но, не зная, на кого положиться, вынужден был более или менее верить его отзывам о состоянии края и обывателей. Снисходя таким образом неотступным его представлениям об ужасных усилиях и пожертвованиях, которые разоренные жители должны делать для экспедиции, я согласился убавить сделанные по умеренной смете мои требования, так что впоследствии мы даже нуждались. После бывшей в 1812 году экспедиции Геденштрома рыбный и звериный промыслы в здешнем краю значительно уменьшились и действительно бывали голодовки, так что колымчане вынуждены были резать собак своих.
Но после того имели они время поправиться, и положение их было вовсе не столь бедственно, как исправник описывал. В следующие два года, ознакомившись более с местностью, распределял я поставки таким образом, что, не отягощая жителей, экспедиция ни в чем не нуждалась; даже могут утверждать, что значительный сбыт произведений доставил жителям немалые выгоды, и пребывание экспедиции нашей имело выгодное влияние на промышленность и благосостояние их.
Инструкцией Государственного Адмиралтейского департамента предписывалось мне: достигнув Шелагского мыса, разделить экспедицию на два отряда, из которых с одним следовать мне на север для отыскания предполагаемой земли, а другому описывать берег материка так далеко на восток, как обстоятельства позволят. Для исполнения того и другого требовалось до 50-ти нарт и 600 собак. Поездка должна была начаться не позже февраля месяца, и нам оставалось для покупки нарт и значительного количества корма собакам только около двух месяцев. По словам исправника и по обыкновенному ходу дел срок был весьма недостаточен, однако мы успели запастись всем нужным.
Ноября 30-го исправник отправился по делам службы на Анюй и Алазею собирать ясак с кочующих там тунгусов и юкагиров.
Между тем, готовясь к предстоящим поездкам, собирали мы у жителей нужные нам сведения о предметах, относящихся к цели экспедиции. Пребывание в Нижне-Колымске в 1767 году трех геодезистов – Лысьева, Пушкарева и Леонтьева – было более или менее у всех еще в свежей памяти; о сержанте Андрееве, бывшем здесь в 1762 году, весьма немногие помнили, сказывая, что он предпринимал отсюда одно путешествие на Индигирку и другое – к Медвежьим островам. О виденной им на севере земле, следах многочисленного оленного народа севернее Медвежьих островов и тому подобных вещах, упоминаемых в журнале Андреева, здесь никто не знал и от старожилов и отцов своих не слыхивал.
Совершенное неведение жителей об открытиях Андреева, помещенных даже на новейших картах, показалось нам тем страннее, что о походах Павлуцкого, бывших гораздо ранее (т. е. в 1731 году), еще многие подробности были им известны. Замечательное открытие Андреева могло ли быть забыто, когда помнили поездку его к Медвежьим островам? Признаюсь, все эти соображения не поселяли в нас большого доверия к открытиям сержанта Андреева.
В подобных занимательных для нас изысканиях, упражнениях на обсерватории и опытах над скоростью бега собак проходило время неприметно, а каждый день научал нас чему-нибудь новому. С особенным восхищением взирали мы на величественнейшее полярное явление, освещавшее продолжительную здесь ночь: то окрашивалось небо дугообразным тусклым светом, то двигались медленно и быстро огненные столпы, то зажигались пуки ярких лучей, достигавшие расходившимися вершинами до зенита, изображая светлые венцы вокруг полной луны. Мгновенные изменения, тысячи бестелесных фигур, появлявшихся как светлые тени на темно-голубом небе, при глубокой ненарушимой тишине ночи, придавали явлениям необыкновенную занимательность и таинственность, приковывавшие изумленного наблюдателя силой как будто сверхъестественной.
