В целом жизнь сиротки была вполне сносной – с братом, который ей был очень близок, с любимым, пусть и почти все время занятым отцом, с любящим дядей и холодно-сдержанной теткой. Однако вскоре у Марии и Дмитрия появился повод для беспокойства, а потом и для ревности…
Павел Александрович овдовел, когда ему был всего тридцать один год. Рано или поздно должна была пройти первая страшная боль от потери, и тогда он вновь стал бы обращать внимание на женщин. Так и произошло. Ольга Валериановна Пистолькорс, в девичестве Карнович, была женой военного. Привлекательная, обаятельная и при этом честолюбивая дама бывала на приемах у супруги командира полка, великого князя Владимира Александровича, где и привлекла внимание его брата Павла. Начался роман, на который окружающие, в том числе и семья Романовых, смотрели, что называется, сквозь пальцы. Однако, если окружающие и думали, что это простая интрижка, на самом деле все оказалось глубже и сложнее. Павел Александрович полюбил по-настоящему. В 1897 году Ольга родила от него сына Владимира, но, разумеется, сказать своим детям, что у них появился брат, Павел Александрович не мог. Ольга рассталась с мужем, но и речи не могло быть о том, чтобы великий князь женился на разведенной женщине с четырьмя детьми от первого брака, которая была, к тому же, ему неровней. Вся семья была, конечно, против, и Павел Александрович, добиваясь развода для Ольги, обещал, что дело этим и ограничится – с мужем она больше жить не может, но сам он вступать с ней в брак не будет.
Обещание он нарушил – осенью 1902 года они с Ольгой тайно обвенчались в Ливорно. Можно представить себе чувства двенадцатилетней Марии, когда она читала письмо от отца, в котором он сообщал эту новость, радостную для него, но оказавшуюся тяжелым ударом для нее и брата. Вряд ли можно было ожидать, что они смогут за него порадоваться… Семья негодовала, возмущался казавшимся легкомысленным поступком и Сергей Александрович – ведь брат не мог теперь вернуться в Россию, его лишили всех прав, аннулировали доходы… Единственным положительным – для него самого, оказавшегося бездетным – моментом было то, что его назначили опекуном племянников. «Теперь я ваш отец, a вы мои дети!», – повторял он, но Марию и Дмитрия это, разумеется, утешало мало.
Поскольку Сергей Александрович был московским генерал-губернатором, то и дети вынуждены были отправиться на местожительство в Москву. Начался новый этап в их жизни…
Однако и он оказался не слишком долгим. За стенами дворцов атмосфера сгущалась все больше, и тот, кто для Марии и Дмитрия был заботливым дядей, для других был ненавистным «сатрапом», подлежащим уничтожению. Детей тоже чуть не задело этой ненавистью. Однажды они отправились в театр, и Мария Павловна вспоминала: «Одного человека из этой группы, вооруженного бомбами, поставили, чтобы он уничтожил нас по сигналу своего сообщника. Но когда этот человек увидел, что в карете находимся мы с Дмитрием, у него не хватило храбрости махнуть платком, чтобы подать условный знак. Все было делом одной секунды. Карета проехала, мы были спасены. Много лет спустя я узнала имя того человека, который погладил наши жизни. Это был Борис Савинков, сыгравший выдающуюся роль в революции 1917 года». Но в феврале 1905 года другая бомба все-таки настигла Сергея Александровича.
Дети осиротели в очередной раз и теперь остались на попечении тетки, которая обратилась к религии и совершенно переменила жизнь, из светской красавицы сделавшись монахиней в миру, всю себя отдающей благотворительности. Павел Александрович попытался забрать детей, но они были для Елизаветы Федоровны, помимо прочего, и памятью о погибшем муже, так что она оставила их у себя. Однако детство, как писала потом Мария, с этого времени закончилось.
Повседневная жизнь изменилась мало, но отношения с теткой стали более близкими. К тому же Мария подрастала, и Елизавета Федоровна прикладывала усилия к тому, чтобы из девочки получилась изящная грациозная барышня, что, откровенно говоря, не очень получалось – у Марии был слишком живой и упрямый характер. Кроме того, Елизавета Федоровна во всем полагалась на собственный вкус, и мнение юной девицы в расчет не принималось. Прически, наряды – великая княгиня выбирала все сама, а великая – но пока еще маленькая – княжна должна была подчиняться. Настоящего тепла тетка была просто не в состоянии ей дать…
В 1906 году Марии исполнилось шестнадцать, ребенком она считаться перестала – в ее честь и честь кузины-ровесницы был дан бал, который она с удовольствием вспоминала впоследствии; однако настоящая светская жизнь так и не началась. Елизавета Федоровна была в трауре и не могла выезжать вместе с племянницей, а никому другому она ее доверить не могла и не хотела.
Но это не означает, что она не задумывалась о будущем Марии, наоборот. И когда девушка узнала о том, что из Стокгольма пришел запрос прислать ее фотографии, то поняла, что речь идет о чьих-то матримониальных планах. Что ж, ее воспитывали так, что брак с иностранным принцем казался чем-то естественным и неизбежным, и, когда тетка однажды пригласила ее к себе, как бы между делом заметив, что в Москву приехал погостить сын королевы Швеции, ее давней подруги, Мария приняла это как должное: «Я улыбнулась про себя. Ее заявление не пробудило во мне больше никаких эмоций, и, когда несколько минут спустя двери раскрылись и появился молодой принц, я оглядела его со спокойным любопытством. Он имел привлекательную, даже утонченную внешность, красивые серые глаза, скрытые под густыми ресницами. Его плечи были узковаты, а рост такой, что он, казалось, стремился как-то исправить это, слегка сутулясь. Мы сидели вокруг стола, ведя вежливую беседу, в основном она шла между тетей и принцем. Так как со мной никто не заговаривал, я хранила молчание».
Великая княжна Мария Павловна
Так состоялась первая встреча Марии Павловны со своим будущим мужем. Хотя она понимала, что этот визит на самом деле не что иное, как смотрины, она все же оказалась не готовой к тому, чтобы на другой же день тетка задала ей прямой вопрос, согласна ли она выйти замуж за этого шведского принца. Однако когда первое потрясение прошло, понимая, что все равно рано или поздно придется сделать этот шаг, Мария Павловна сказала «да». Кроме того, ей так хотелось изменить свою жизнь! «…Я хотела верить в счастье; казалось, что жизнь обязана дать мне его как своего рода компенсацию за мое печальное детство, за отсутствие любящих близких. Я устала от упорядоченного, размеренного существования в этом огромном доме. Я жаждала шума, волнений, разрядки да и вообще любых перемен».
