Так состоялась первая встреча Марии Павловны со своим будущим мужем. Хотя она понимала, что этот визит на самом деле не что иное, как смотрины, она все же оказалась не готовой к тому, чтобы на другой же день тетка задала ей прямой вопрос, согласна ли она выйти замуж за этого шведского принца. Однако когда первое потрясение прошло, понимая, что все равно рано или поздно придется сделать этот шаг, Мария Павловна сказала «да». Кроме того, ей так хотелось изменить свою жизнь! «…Я хотела верить в счастье; казалось, что жизнь обязана дать мне его как своего рода компенсацию за мое печальное детство, за отсутствие любящих близких. Я устала от упорядоченного, размеренного существования в этом огромном доме. Я жаждала шума, волнений, разрядки да и вообще любых перемен».
Дедушка Марии со стороны матери, король Греции, полагал, что его внучка слишком юна – семнадцать лет – чтобы вступать в брак. Отец, Павел Александрович, согласия которого никто не спрашивал, тоже не обрадовался новости. Но теперь он хотя бы получил разрешение приехать в Россию вместе со своей морганатической супругой и тремя детьми от этого брака, Владимиром, Ириной и Натальей (мать и дети носили титул графов фон Гогенфельзен, пожалованный им королем Баварии; позднее они получат от Николая II титул князей Палей). Тогда и состоялась первая встреча Марии Павловны с мачехой, которая, несмотря на все детские страхи и обиды, теперь показалась ей женщиной достойной. И еще один плюс увидела она в грядущем браке – когда она станет замужней, самостоятельной женщиной, никто не сможет запретить ей видеться с отцом.
Увы, разочарование постигло ее очень быстро. Во время визитов принца в Россию великая княжна поняла, что они совершенно чужие друг другу, что им не о чем говорить, что его ласки ей неприятны… Ситуация, по ее воспоминаниям, стала настолько невыносимой, что она решила разорвать помолвку. Елизавета Федоровна в это время болела и ничего так и не узнала о письме, которое Мария Павловна написала жениху, зато ее сестра Ирэна, принцесса Прусская, бросилась исправлять ситуацию. Ей удалось уговорить отчаявшуюся девушку не разрывать помолвку, основными аргументами были политическая важность брака и то, как ее отказ сильно ударит по Елизавете Федоровне. Сопротивление было сломлено, и Марии Павловне не осталось ничего, кроме как готовиться к свадьбе, а все вокруг продолжали считать, что великая княжна выходит замуж по любви.
Предпраздничная суета в конце концов захватила ее, однако прощание с Москвой и с братом далось нелегко: «У меня возникли смутные предчувствия того, какая жизнь ждет меня впереди, и глубокое отчаяние охватило меня. Я крепко держала руку своего брата. Судьба, которая и так уже подвергла нас тяжелым испытаниям, теперь разлучала нас. Я должна была покинуть его, своего брата, единственного, кого по-настоящему любила в этой жизни. Это было чудовищно».
Когда она встретилась с отцом, тот сразу понял, что происходит с дочерью, но менять что-либо было уже слишком поздно. И в мае 1908 года Мария Павловна стала супругой второго сына короля Швеции Густава V, двадцатичетырехлетнего Карла Вильгельма Людвига, герцога Зодерманландского. Свадьба была, разумеется, роскошной. На Марии было платье из серебряной парчи со шлейфом, малиновая бархатная мантия, отделанная горностаем, бриллиантовая диадема – в этом жестком тяжелом наряде восемнадцатилетняя невеста чувствовала себя разукрашенным идолом и едва могла двигаться. Императору Николаю II, когда племянница опустилась перед ним на колени для благословения, пришлось помочь ей подняться – сама она не могла это сделать. Что ж, Мария прошла процедуру, через которую проходили все остальные великие княжны. Что бы ни ожидало их дальше, в этот момент формально начиналась новая жизнь, а вот насколько она будет отличаться от той, которой они жили раньше, – уже другой вопрос.
* * *
В случае Марии Павловны, как поначалу показалось ей самой, отличий было мало. «Поменяв страну, я не поменяла обстановку. На месте моей тети оказались другие люди, на месте моей гувернантки – фрейлины». Общение с мужем не приносило особой радости, новоявленная принцесса тосковала по родине, а визиты близких, в частности брата Дмитрия, хотя и радовали ее, зато заставляли мужа ревновать. Вскоре Мария Павловна поняла, что ожидает ребенка, но душа ее не возликовала – одиночество и праздность тяготили ее, и, как она позднее честно признавалась, узкий кругозор не позволял ей в то время найти себе подходящее занятие, которое могло бы ее увлечь. В 1909-м, почти ровно год после свадьбы, родился сын Леннарт. Забегая вперед, скажем, что ему суждено было прожить почти целый век и скончался он совсем недавно, в 2004 году. Сын Марии Павловны, которая родилась в конце XIX века, встретил век XXI – нить, связывающая эпохи, обычно гораздо короче, чем нам представляется.
Принц Вильгельм по-прежнему очень много отсутствовал, иногда месяцами, – его держала служба во флоте. Постепенно Мария Павловна привыкла к одиночеству, которое, к тому же, давало ей возможность строить свою жизнь, наконец, самостоятельно, хотя о настоящей свободе речь, разумеется, не шла. Тем более что если в России за закрытыми дверями дворцов члены императорской семьи общались между собой свободно, оставляя этикет для официальных церемоний, то в Швеции это не было принято и строгие правила нужно было соблюдать даже в алькове. К примеру, однажды Мария Павловна за обедом, беседуя с соседом по столу, рассмеялась – это было воспринято очень неодобрительно.
Однако веселый нрав русской великой княжны, ставшей шведской герцогиней, сдержать было невозможно. Король Густав относился к ней с симпатией и прощал ей многое, даже розыгрыши – так, например, однажды Мария Павловна переоделась пожилой дамой, которая хотела вручить королю букет. Чем дальше, тем больше Мария Павловна отдавалась светской жизни и веселилась напропалую: «Обо мне рассказывали разные анекдоты и приписывали мне подвиги, о которых я даже и не мечтала. Но я всегда держалась в рамках и всегда знала, как далеко можно заходить, не причинив никому обиды, ибо шалость может оставить отметину». Правда, репутацию сорвиголовы такая жизнь ей все-таки обеспечила, что расстроило отца Павла Александровича и заставило ее вести себя более сдержанно и уже не только ездить в театры, на балы, катания, охоту, но и заниматься более серьезными вещами. Тем более что у герцогской четы, наконец, появилось собственное поместье – Оукхилл.
Заметим, что при высоком общественном положении Марии Павловны положение материальное оставляло желать лучшего – из-за того, что в свое время русская сторона наделала ряд ошибок при урегулировании финансовой стороны брака. Все деньги уходили на содержание дома, а вот на себя у герцогини оставалось совсем немного. Как она будет вспоминать, во время поездок в Париж она не могла заказывать одежду у парижских кутюрье, как когда-то ее тетка (многие дамы семейства Романовых были поклонницами модного дома Ворта и других прославленных мастеров той поры), а покупала готовые платья в «Галери Лафайет». Разумеется, тогда Мария Павловна и подумать не могла, что когда-нибудь столкнется с миром высокой моды, и очень близко, причем смотреть на него будет не как клиентка, снаружи, а изнутри…
