Ознакомительная версия.
Министр Дурново, которому князь Мещерский передал пьесу с запиской Сухово-Кобылина, сказал — нет. «Пока я жив, — заявил он, — эта пьеса не будет идти ни в одном театре России!»
Две новые пьесы Кобылина были в то время уже знакомы по публикации небольшому кругу читающей публики. В 1869 году (при министре внутренних дел Тимашеве), отчаявшись провести на сцену «Дело» и «Смерть Тарелкина», Александр Васильевич добился цензурного разрешения на книжное издание своей трилогии. Допущенная к печати, она вышла в издательстве Каткова под названием «Картины прошедшего», что было непременным условием цензуры. Книга вызвала яростное озлобление и язвительные насмешки критики. Не было ни одного положительного отзыва. Во многих рецензиях звучали откровенные издевки и прямые оскорбления в адрес автора. Критика была единодушна в негодовании. Впрочем, иначе и быть не могло. Получив возможность печатно высказать свое отношение к литераторам, Александр Васильевич написал такое предисловие к книге, что даже самые сдержанные и рассудительные критики были задеты и раздражены. В этом предисловии он назвал литературную критику «литературной бюрократией» и заявил, что «класс литераторов» так же чужд ему, «как остальные четырнадцать»[29]. Высокомерием была пропитана каждая его строчка. Любые мнения о своих пьесах и в особенности о «Смерти Тарелкина» он заранее презирал: «…если какой-нибудь Добросовестный из цеха Критиков и приступил бы к ней с своим казенным аршином и клеймеными весами, то едва ли такой оффициал Ведомства Литературы и журнальных Дел может составить себе понятие о том равнодушии, с которым я посмотрю на его суд».
Больше всех обиделся критик из журнала «Дело». Он предрекал:
«Печальная участь постигает тех писателей, которые ради шутки желают побаловаться литературой и являются в ней как дилетанты, со своим первым скороспелым произведением, которое на первый раз имеет некоторый успех в публике. Такой писатель без таланта и призвания принимается писать не для шутки, а для славы. Не одаренный творческой силой, он начинает подражать самому себе и из законченной комедии выжимает новый сок, доказывая свою несостоятельность. К разряду таких случайных, непризванных авторов принадлежит автор книги “Картины прошедшего”, которая состоит из трех пьес и множества посвящений, предисловий и курьезных примечаний… Г. Сухово-Кобылин задумал из своего первого произведения соорудить нечто вроде вавилонского столпотворения. Над “Свадьбой Кречинского” он возвел целую пятиэтажную драму “Дело”, а над “Делом” построил еще трехъярусные антресоли под названием комедии-шутки “Смерть Тарелкина”. “Дело” является самым неудачным продолжением первой комедии. В “Деле” нет никакой драмы, нет положений и сцен, нет действия и действующих лиц. Интрига неловкая и малоправдоподобная. Что же касается до “Смерти Тарелкина”, то нет никакой возможности передать ее содержания: так бессвязно-ерундлива эта пьеса… В предисловиях и послесловиях, которыми наполнена его книга, г. Сухово-Кобылин отрицает всякую критику — и он совершенно прав. Только одни литературные произведения принадлежат оценке критики.
Титульный лист трилогии «Картины прошедшего». 1869 г. О суровый обитатель Кобылинки! Критика безмолвствует, читая Ваше удивительное предисловие, и складывает свой казенный аршин перед Вашими последними произведениями, написанными каким-то рыночным стилем Сенной площади. Счастливого пути желаем г. Сухово-Кобылину в высших областях “беспечного созерцания”».
«Отечественные записки» выказали неменьшую мстительность, начав сразу же с разбора предисловия:
«Несмотря на достаточное разногласие с наукой, именуемой правописанием, правило, проповедуемое этим предисловием, небезвыгодно для гг. сочинителей, и ежели будет принято, то, конечно, обеспечит их от притязаний критики. Но мы сильно сомневаемся, чтобы литературная критика или, как выражается г. Сухово-Кобылин, “Добросовестные из цеха Критиков”, подчинилась его заявлению и даже обратила внимание на его равнодушие или неравнодушие… Из предисловия ничего нельзя понять, кроме того, что люди, не умеющие писать по-русски, с особенной охотой прибегают к пословицам; немного найдется людей, которые поймут эту шараду… В основании всех трех произведений г. Сухово-Кобылина лежит анекдот, из анекдота же, если его содержание не введено в рамы общечеловеческого, можно сделать только анекдот, а никак не драму. Чем дальше мы углубляемся в изданную г. Сухово-Кобылиным книгу, тем более убеждаемся, как трудно создать что-нибудь интересное, не имея под рукой никакого материала, кроме анекдота».
* * *
Четвертого апреля 1882 года пьеса «Дело», спустя четверть века после написания, была впервые поставлена на сцене. Название пьесе, так же как и книге, было предпослано цензурой: «Отжитое время». Цензурой же не было допущено распределения действующих лиц по категориям: 1) начальства; 2) силы; 3) подчиненности; 4) ничтожества или частные лица; 5) не лицо Тишка.
Было изъято при постановке пьесы и «Весьма важное лицо».
Премьера состоялась в Малом театре. Главные роли исполняли лучшие актеры того времени: Муромского играл Давыдов, Лидочку — Дюжикова, Князя — Киселевский, Варравина — Варламов, Тарелкина — Сазонов, Нелькина — Горев.
«Публика, — писали «Московские ведомости», — 4 апреля битком наполнила театральную залу». Успех был огромный. Как и 27 лет назад, в дни триумфа «Кречинского», зрители аплодировали стоя, по всему залу раздавались крики: «Автора!!» Правда, тех, кто вызывал его, то и дело одергивали:
— Что вы, что вы! Опомнитесь, автор давно уже умер!
Александр Васильевич, с радостью убедившись, что драма вызвала бурные овации, ушел из ложи, не показываясь публике.
На сей раз пресса не обмолвилась об успехе ни единым словом — как будто и не было в зале протяжного грома аплодисментов, выкриков «браво!» и дружных вызовов драматурга.
«Теперь, когда картина изображенной в пьесе жизни стала анахронизмом, — писал «Русский курьер», — самое большее, что может пьеса вызвать, это фразу: “Да, скверное это было время”. Да и что можно теперь сказать по поводу драмы г. Сухово-Кобылина — что гадок и отвратителен был мир взяточников, распоряжавшихся судьбами и честью мирных граждан. И можно только настаивать на том, что если где-нибудь, в каком-либо уголке России еще и теплится такая жизнь в последних минутах агонии, то надо не стеснять тот вопль угнетаемого, который раздается из этого уголка, а дать ему полную возможность при помощи общества долететь до центра, из которого исходят всякие мероприятия».
Ознакомительная версия.
