«Я когда-то был чинаром…»
Я когда-то был чинаром —
Украшеньем этих мест.
Был я выше всех окрест.
Как палаткой, был ветвями
С четырех сторон прикрыт,
Тенью и полутенями
Повсеместно знаменит.
Прожил жизнь свою недаром.
Я когда-то был чинаром…
Зелень моего листа,
Высота и чистота,
Мужество и красота —
Похвалой из уст в уста
Славу мне несли недаром.
Был всегда богат друзьями,
А врагам сулил беду.
Я не зря всегда, как знамя,
Возвышался на виду.
Я когда-то был чинаром.
Людям, молодым и старым,
Горным ланям и отарам,
А порой влюбленным парам
Отдавал я в жаркий день,
Словно хлеб последний, тень.
В черный день лучи иссякли,
Тучей опустилась мгла,
Туча молнией, как саблей,
Ствол могучий рассекла.
Одолеть меня стремилась,
Чтоб не думал о добре,
И живая кровь струилась
По израненной коре.
Даже птицам прикасаться
Страшно к веткам – все болит.
Вместо прежнего красавца
Встал безрукий инвалид.
Я когда-то был чинаром.
Покачнулся, но не пал,
Силу из земли черпал,
Не надломленный ударом.
Неразрывна связь корней
С мощью почвы материнской,
Не сломить врагу моей
Гордой силы исполинской,
Не сломать моих ветвей!
Исчезай, туман кровавый,
Возрождайся, жизнь, со славой.
Было трудно, было плохо,
Но из праха я восстал,
И гордится мной эпоха,
Мне Земля как пьедестал.
Я когда-то был чинаром,
Быть вовек чинаром мне,
Прожил жизнь свою недаром,
Значит, прожил жизнь вдвойне.
Эмине
(19-й век)
(перевод с чувашского)
«Мост подпирают дубовые сваи…»
Мост подпирают дубовые сваи —
Не задрожит, не застонет постыдно,
Конь его спину не сломит, как видно.
Тоненький стан мой, душа молодая —
Не задрожит, не застонет постыдно,
Как ни печалюсь я – людям не видно.
Мост наш родной не сгниет, не погнется,
Девичье сердце судьбе не сдается.
* * *
В просторах степей всех цветов мне не счесть.
Но мак среди них – словно знак доброты.
Так добрых людей мне в деревне не счесть,
Но только в родных – торжество доброты.
Пока у нас пение иволги есть,
Вовек к соловью не пойдем на поклон,
Покуда родные в селении есть,
К чужому жилью не пойдем на поклон.
Покуда родник нашей иволги есть,
Пусть нет соловьиной реки – не беда.
Пока у родных наших головы есть,
Пусть мы искони бедняки – не беда.
«Девушки, готовясь к сенокосу…»
Девушки, готовясь к сенокосу,
Белые сапуны надевают.
Сладкие в любви нашла я слезы,
А в подругах зависть назревает.
Рос в моем саду цветочек алый,
Цвет его дождем внезапно смыло,
Я цвела любовью небывалой,
Разлучил нас враг внезапно с милым.
На руке из серебра колечко,
Иволга добра – хранит колечко.
Но враги с любимым разлучили —
Разломили надвое колечко.
«С юга плывет облаков синева…»
С юга плывет облаков синева…
Если уж дождь, пусть он будет дневным.
Разум незрел, молода голова…
Если уж горе, пусть нам – молодым.
Тот, кто решился леса поджигать,
Разве не знал, что краса сожжена?
Разве не знали отец наш и мать,
Что нас родили не в те времена?
С юга плывет облаков синева,
Словно платочка квадрат в вышине,
Юные годы заметишь едва,
Словно они промелькнули во сне.
«Ветер меняется, кружится, кружится…»
Ветер меняется, кружится, кружится,
Клонит орешник в осенние лужицы.
Если не думаешь – сердце не мается,
Мысли закружатся – сердцу недужится.
Вожжи из кожи двенадцатихвостые,
Мастеру вызмеить было непросто их.
Тоненький стан мой былинкой качается,
Ворог твердит, что напрасно упорствую.
Тучи несутся, несутся так суетно…
Что за беду в своем чреве несут они?
Думы мои, молодые, короткие,
Отданы будущим бедам на суд они.
Шесть аргамаков, а конь мой – единственный.
Как же дотащит он груз мой таинственный?
Ворогов семеро, я в одиночестве.
Как же дожить до добра и до истины?
«Месяц поднялся высоко-высоко…»
Месяц поднялся высоко-высоко…
Где же начнет он в пути уставать?
Милый прислал мне салам издалека…
Сможет ли снова салам он прислать?
Вновь над рекою Кэтне голубою
Мне б собирать многоцветье лугов,
Видеть того, кто подарен судьбою,
Слышать дыханье прошептанных слов.
Мне над рекою Кэтне голубою
Не собирать многоцветье лугов,
Милый подарен, но отнят судьбою,
Стынет дыханье прошептанных слов.
Канул он в бездну сибирских снегов
По мановенью заклятых врагов.
«В небе летает луна, говорят…»
В небе летает луна, говорят,
Видно, как светит она, говорят,
Сердцу разлука страшна, говорят,
Так же, как ворог, сильна, говорят.
Красный цветочек в саду моем рос,
Долго его не видала уже.
Милого вражеский ветер унес,
Высохло сердце и пусто в душе.
Красный цветочек в саду моем рос,
Злая судьба мой цветок сорвала.
Милого вражеский ветер унес,
Девичье сердце сгорело дотла.
Пусть не засохнет мой красный цветок,
Милый пусть будет здоров и высок,
Головы вражьи пусть срубит клинок,
Рухнет над царством гнилым потолок.
Ветер вновь подул,
Покачнул сосну,
В буйном сердце гул
Ищет тишину.
Вновь в родном краю,
В общий круг маня,
Песню петь мою
Будут без меня.
Мне лежать в земле
На червивом дне…
Девушки в селе
Вспомнят обо мне.
Милый! Голос мой
Песню не найдет.
Эмине покой
От невзгод найдет.
Но не сможет враг
Надругаться вдруг.
Верность я во мрак
Унесу, мой друг.
А когда из льда
Выбьются ручьи,
Вспомните тогда
Помыслы мои.
«У отца в саду смородина, смородина…»
У отца в саду смородина, смородина,
Сквозь смородину – тропиночка росная,
Напрямик – тропиночка росная.
И, когда была тропиночка пройдена,
Нас ударила смородина, как розгами,
И зажили, горемычные, розно мы.
Сад у матери из щавеля, из щавеля,
В низком щавеле тропиночка росная,
Напрямик – тропиночка росная,
На тропиночке следы мы оставили.
Нас ударил этот щавель, как розгами,
Мы остались с той поры низкорослыми.
Брат взрастил в саду черемуху, черемуху,
Сквозь черемуху – тропиночка росная,
Напрямик – тропиночка росная.
Нас ударила черемуха без промаха,
Нас ударила черемуха, как розгами,
Стали дни наши туманными и грозными.
У снохи в саду рябинушка, рябинушка,
Сквозь рябинушку – тропиночка росная,
Напрямик – тропиночка росная.
До конца мы одолели тропиночку,
Нас ударила рябина, как розгами,
И неведомы ни счастье, ни слезы нам.
