Но в какой-то момент мое терпение лопнуло — я ушла с репетиции после очередной придирки. В своем заявлении на имя директора мне пришлось объяснить, почему я не могу работать в такой, весьма далекой от творчества обстановке. Для режиссера мой демарш был неожиданностью, хотя обвинять в предвзятости этого гостя Большого театра нельзя — его можно обвинить, мягко говоря, в излишней доверчивости к тому, что ему «нашептали» злобствующие театральные наушники. Тем не менее, несмотря на все «душеспасительные» беседы со мной, я отказалась продолжать работу в этой постановке «Трубадура». А про себя решила: премьера в Большом назначена на сентябрь 1972 года, а мое выступление в партии Азучены на фестивале в Оранже — на конец лета; если мое прочтение этого образа будет оценено во Франции хорошо, то я не вернусь в постановку «Трубадура» на сцене Большого, если же выступлю в Оранже неудачно, то стану готовить роль Азучены у себя в театре. (Лишь через несколько лет, подготовив эту партию на русском языке, я стала петь ее в Большом театре).
Готовясь выступать в Оранже, я в мае 1972 года поехала петь Азучену на пробу в Тбилисском оперном театре, а потом успела слетать в Висбаден, где «мою» Азучену в постановке местного театра сажали в последней картине в клетку (а не в крепость, как у Верди). Мне сразу же вспомнился тот режиссер, с которым я не смогла найти общего языка и не захотела работать в Большом, — все его «находки» и квазисовременные мизансцены.
В конце июля я улетела во Францию, чтобы из Парижа выехать на юг страны, в Оранж. Этот старинный городок на берегу Роны много веков назад был центром маленького южнофранцузского княжества. Теперь здесь проводится международный оперный фестиваль, который существует давно и неизменно привлекает сюда много туристов, которые могут не только насладиться шедеврами оперной музыки, но и осмотреть огромный древнеримский амфитеатр, где даются спектакли. Надо сказать, что гигантские сооружения начала нашей эры сохранились и в соседних с Оранжем более крупных городах. Например, в Ниме до сих пор украшением живописных окрестностей служит римский двухъярусный акведук, есть в этом городе (как и в расположенном недалеко от Нима Арле) свой не менее знаменитый амфитеатр времен первых веков Римской империи. Как архитектору, знавшему эти памятники древнеримского зодчества только по иллюстрациям, которые я могла видеть в студенческие годы в нашей институтской библиотеке в роскошно изданных увражах, выдававшихся нам по особому разрешению, мне было очень интересно воочию увидеть сооружения той далекой эпохи.
К Оранжу мы подъезжали на машине в конце дня. В сумерках мое внимание привлекло какое-то гигантское сооружение, которое буквально надвигалось на нас, по мере того как мы приближались к нему. «Что это?» — спросила я нашу переводчицу. И услышала: «Вот здесь вы и будете петь». — «Что?!» — невольно вырвалось у меня: колоссальное сооружение, казавшееся в сумерках особенно потрясающим, вызывало одновременно восторг и испуг.
Эти же чувства не оставляли меня и на следующее утро, когда я осматривала амфитеатр внутри: гигантская чаша, на ступенях которой, расходящихся вверх и в стороны и несколько разрушенных за прошедшие тысячелетия, может разместиться до восьми тысяч зрителей; множество арок в огромной стене, достигающей сорока метров; в одной из них — сохранившая, хоть и полуразрушенная статуя императора Августа… Это было когда-то местом для развлечений знаменитых римских легионов. Теперь здесь ставятся оперные спектакли. «Дно» огромной чаши-амфитеатра превратили в своеобразную сцену: место для оркестра отгорожено от публики полотняным барьером, для артистов сделано специальное деревянное возвышение, декораций — минимум, это даже не декорации в привычном понимании, а декорированные проемы-арки амфитеатра. Все в натуральном виде, без всякого занавеса.
Но, видя все это, я была в смятении: «Как же мы будем петь на такой огромной сцене, под открытым небом?» Меня успокоили: «Здесь прекрасная акустика». И действительно, в этом амфитеатре естественная стереофоничность: огромная чаша и высокая стена наверху отражают звук, который без всяких микрофонов округляется и летит в пространство. Слышимость такая, что даже вздох внизу разносится по всему амфитеатру.
Началась неделя напряженных репетиций. Сначала были спевки в маленьком одноэтажном здании местной музыкальной школы, встречи с дирижером. Помню, мы сидели во внутреннем дворике, на скамейках, под открытым небом (мы репетировали после девяти, когда спадала жара, и работали до полуночи и даже позже). Мы — это исполнители главных партий Питер Глоссоп, Людвиг Шписс и я. Монсеррат Кабалье, которая должна была петь Леонору, еще не приехала и ее заменяла вполне приличная певица-дублерша. Наконец приехала и Монсеррат вместе со своей семьей, причем она привезла с собой и недавно родившуюся дочь, которую еще кормила.
Когда на репетиции я услышала ее потрясающий по красоте и выразительности голос, то подумала про себя: «Боже, как бы мне не опозориться! Тогда конец моей карьере!» Петь рядом с великой испанкой было и честью, и самым настоящим испытанием. И я рада, что наша «дуэль» закончилась потом так успешно. Но это будет чуть позже… А пока шли репетиции с уже приехавшим Национальным оркестром Франции, с хором, с артистами миманса, в которых превратились солдаты какой-то воинской части. Наконец прошла и генеральная репетиция.
Устроителям фестиваля и нам, исполнителям, пришлось во время ее изрядно поволноваться, потому что подул южный ветер мистраль, очень сильный и непредсказуемый по длительности: он мог дуть и день, и два, и неделю. Из-за ветра звук уносился в сторону, в огромную арку сбоку от сцены. И исполнителям, и зрителям это могло испортить праздник. Но, к счастью, перед самой премьерой мистраль утих, и наши волнения прекратились.
Международный оперный фестиваль для Оранжа — большое событие. Городок настолько невелик, что в нем останавливаются даже не все поезда, поэтому приезд множества туристов — любителей оперного искусства вносит в жизнь Оранжа весьма заметное оживление, а атмосфера вокруг предстоящего спектакля как-то по-особому приподнята.
Без всякого преувеличения могу сказать, что свое выступление в «Трубадуре» на сцене древнеримского амфитеатра времен императора Августа я считаю самым сильным впечатлением в моей артистической жизни, значительной вехой в своей творческой судьбе. Конечно, перед выходом на столь необычную для себя сцену, где мне предстояло петь в окружении выдающихся исполнителей, я волновалась, но не ожидала такого успеха, такого необыкновенного восторга публики. И не только у нее. Для меня, пережившей незадолго перед тем неприятные моменты в своем «родном» театре, было очень важно, что интерес и оценка моего прочтения образа Азучены получил во Франции столь высокий резонанс, газеты которой называли нашу «дуэль» так: «Триумф Кабалье! Коронация Архиповой!»
