Ознакомительная версия.
При Мамонове Екатерина встретила свое шестидесятилетие. В ту пору женщины любого звания обязательно румянили лицо, знатные особы пользовались дорогой французской косметикой – румянами, женщины попроще создавали румянец простой свеклой. Белила тоже были обязательны. Представьте себе выбеленное лицо и ярко-алые пятна на щеках. Молодость ничем нельзя изуродовать, хоть наголо постригись, но дама преклонных лет с подобным ликом может и отпугнуть любого. По счастью Екатерина не пользовалась косметикой, и цвет лица ее был по-прежнему свежим, но от былой красоты мало что осталось. Стоматология тогда была в зачаточном состоянии, то есть императрица была несколько беззуба, а это очень уродует женщину. А ведь как ранее восторгались улыбкой императрицы! Она располнела, носила свободного покроя платья, их прозвали «молдаванским», туфли на низком каблуке, и только прическу позволяла себе замысловатую, волосы у императрицы до самой старости были очень хороши.
Дмитриеву-Мамонову, когда он попал в случай, было 28 лет. Происходил он из дворянского смоленского рода. Отец, Матвей Васильевич Дмитриев-Мамонов (1724–1810 гг.), по свидетельству энциклопедии, был правителем Смоленского наместничества и сенатором. Князь Потемкин состоял с ним в дальнем родстве, Денис Иванович Фонвизин тоже был его дальним родственником, мать у драматурга была из рода Дмитриевых-Мамоновых. Александр Матвеевич был хорошо образован, великолепно знал французский, итальянский и немецкий языки тоже были ему не чужды, и что удивительно, он и по-русски очень хорошо говорил и писал. Тогда среди высшей знати это было редкостью. К его образованию приложил руку дядя – барон Строгонов.
С детства Александр был записан в Измайловский полк, службу он начал в 1784 года адъютантом Потемкина. Как только около Екатерины возникло вакантное место, верный себе Потемкин представил его императрице. Вот анекдот на этот случай. Потемкин условился с императрицей, что пошлет к ней молодым человеком картину, не знаю, что на ней было изображено, пейзаж или натюрморт. Ответ Екатерины Потемкину должен был служить оценкой претендента. «Ну, что сказала государыня про картину?» – спросил князь Мамонова после визита во дворец. «Картина хороша, но колорит дурен», – слово в слово передал Александр ответ государыни. Это решило дело. 19 июля 1786 года Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов получил чин полковника и флигель-адьютанта императрицы, переехал во дворец в личные покои, а несколько позднее его пожаловали чином генерал-майора и званием действительного камергера.
Балязин, ссылаясь на отзывы современников, пишет, что Мамонова, в отличие от других фаворитов, нельзя было назвать красавцем. Высок, хорошо сложен, здесь все без изъяна, но общий вид портили «калмыковатые», несколько раскосые глаза. Я думаю, современники ошибались. Судя по портрету работы Левицкого, Мамонов был ослепительно хорош. Можно предположить, что ему польстил художник, но правильнее сказать, что просто мода поменялась. В наше время чуть раскосые глаза, это то самое, что придает индивидуальность, шарм и неотразимость. Главное, чтоб он самой императрице нравился, а она о нем пишет в письме Гримму: «…чудные черные глаза с тонко вырисованными бровями, рост несколько выше среднего, осанка благородная, поступь свободна. Одним словом, мы столько же основательны по характеру, сколько отличаемся силой и блестящей наружностью».
Дворцовое прозвище Мамонова экзотично и мрачновато – «Красный кафтан», ассоциативно прозвище отсылает куда-то в мрачные времена Ивана Грозного, но все совсем не так, просто Александр Матвеевич обожал свой малиновый бархатный кафтан, которые ему очень шел. «Под красным кафтаном скрывается, – пишет Екатерина Гримму, – превосходнейшее сердце, соединенное с большим запасом честности; умны мы за четырех, обладаем неистощимой веселостью, замечательной оригинальность во взглядах на вещи, в способе выражения, удивительной благовоспитанности».
Первое время она присматривалась к молодому человеку, особенно не обольщаясь на его счет. Умен – несомненно, образован, хорошо рисует, книжки почитывает, но слишком скромен, нельзя понять, пригоден ли он к государственной службе. Через пять месяцев (1787 год) императрица взяла его с собой в поездку в Крым и за полтора года самого тесного общения изменила о нем свое мнение. В царском картеже было много важных особ и даже, как уже сообщалось, два императора. Мамонов со всеми умел находить общий язык, в беседах был раскован, обходителен, словом, им можно было гордиться, Екатерина решила, что будет готовить своего любовника на роль вице– канцлера в помощь Безбородко. Она исходатайствовала для него титул графа Римской империи и даже повелела ему присутствовать на совете. Но не тут-то было, молодого человека совершенно не интересовали государственные дела, к ним у него и сердце не лежало, да и способностей не было.
Будущий канцлер Безбородко, а тогда статс-секретарь императрицы, относился к Мамонову крайне настороженно, обвиняя его в деспотизме и злобном характере. Сравнивая Ланского и Дмитриева-Мамонова, он писал приятелю своему Воронцову в Лондон: «Ланской, конечно, не хорошего был характера, но в сравнении сего сущий ангел. Он имел друзей. Не усиливался слишком вредить ближнему, о многих старался, а сей ни самим приятелям своим, никому ни о чем помочь не хотел. Я не забочусь о том зле, которое он мне наделал лично, но жалею безмерно о пакостях, от него в делах происшедших, в едином намерении, чтоб только мне причинить досады».
М. Гарновский, секретарь Потемкина, в своем дневнике от 1787 года написал: «Александр Матвеевич много может, нет в сем не малейшего сомнения. Никто из предшественников его не в состоянии был поколебать власть докладчика, а он оную колеблет». Докладчиком в данном случае был Безбородко.
От прочих фаворитов Дмитриева-Мамонова еще отличало его отношение к наследнику Павлу и всему его семейству. Историки не устают напоминать, что фавориты глумились над Павлом и вели себя по отношению к нему крайне дерзко. «Глумились» – слишком сильно сказано, а дерзость их выражалась в том, что они унизительно не замечали гатчинского принца. Все двадцать три года пребывания Павла в наследниках, он рвался к государственной работе, и все эти годы Екатерина из кожи лезла, чтобы его к этому не допустить. Мамонов действовал умно, он был очень почтителен с семьей наследника, при каждом случае старался угодить и показать свое расположение.
Валишевский описывает такой случай. В день своего тезоименитства Екатерина пожелала получить от Мамонова подарок, который сама же загодя купила – серьги за 30 тысяч рублей. Серьги не попали в руки Мамонову, потому что их раньше увидела супруга Павла: «Ах, ох, какая прелесть!» Екатерина тут же подарила эти серьги невестке. Зная подоплеку этого дела, великая княгиня решила поблагодарить Мамонова – косвенного виновника подарка, для чего пригласила его к себе. При дворе от императрицы не было тайн. Она узнала о приглашении, закатила Мамонову сцену, а невестке послала письмо с выговором, «чтоб впредь она не придумывала ничего подобного». И как это все понимать? Из-за такой мелочи, такая склока! Павел, сочувствуя Мамонову, который уж совсем был ни при чем, послал ему табакерку, украшенную брильянтами. Мамонов попросил у Екатерины позволения нанести визит наследнику, чтобы поблагодарить за подарок. Императрица милостиво разрешила, но с условием, чтобы Мамонова сопровождал ее доверенный человек. Вежливый визит не состоялся.
Ознакомительная версия.
