Чтобы не скандалить, молодые Голышевы смирились и с этим. Но Александр Кузьмич, державший торговлю в своих руках, перестал выделять сыну деньги. За всякой копейкой, сапожнику заплатить или портному, приходилось идти к нему с поклоном.
— Плохо быть честным человеком, — сетовал Иван Александрович в разговоре с женой. — Надо было утаивать потихоньку из доходов, и не бедствовали бы мы с тобой сейчас.
— Плохо говоришь, милый, — успокаивала его жена, — обманом весь свет пройдешь, да назад не воротишься. Чистая совесть не угрызает сердца.
— У него — все, а я — бедный батрак.
— Ничего, может, как-нибудь устроится.
Помочь вызвался Константин Никитич Тихонравов. Он велел Ивану Александровичу писать в статистический комитет прошение о присвоении ему звания почетного гражданина. Оно, если хлопоты удадутся, освободит Голы-шева от мстёрского общества, а потом и от отцовской зависимости.
— Возможно ли? — сомневался Иван Александрович.
— Думаю, что да, — подбадривал отчаявшегося Ивана Александровича Тихонравов. — Опишите только все свои заслуги.
Голышев уселся писать: сделал три тысячи рисунков к «Трудам» статистического комитета, почти полторы сотни статей и заметок опубликовал в «Губернских ве-домохозяин». И вместо «всяких наград» за свои труды дарено в сельские школы, склад книг комитета грамотности, открытый во Мстёре, комиссионерство при священном синоде…
«Мои отношения совершенно исключительны от всех прочих крестьян слободы Мстёры, — заканчивал Иван Александрович свое прошение, — и я не имею с ней ничего общего, как отдельный землевладелец и особняк домохозяин». И вместо «всяких наград» за свои труды он просил «освобождения из крестьян». Его в это время хотели избрать во Мстёре в старшины, но он отказался, чтобы не иметь никаких обязанностей перёд мстёрским обществом.
Александр Кузьмич, узнав о хлопотах сына, еще больше взъярился, оставив его вообще без копейки. «Верчусь, как рак на мели, — писал Иван Александрович Тихонра-вову, — начинает Душа продавать лишнее платье, не грустно ли?» Когда Иван Александрович посылал рабочих к отцу за деньгами, тот куражился:
— Коль ему нужны деньги, пусть сам придет.
Или посылал с Катериной сыну рубль, да наказывал еще:
— Пусть Иван пришлет мне полный отчет, куда этот рубль потратил.
Уже ходили по инстанциям бумаги с ходатайствами об освобождении Ивана Александровича, в хлопоты включились все владимирские и столичные его друзья, надо было набраться терпения…
22 февраля 1871 года на годичном собрании статистического комитета Голышев отчитывался о своей работе в комитете за десять лет. Перед заседанием он беседовал с губернатором, говорил, что отец не дает согласия на выход из крестьянского звания, губернатор обещал уладить это, а после заседания «как-то особенно» пожал Голышеву руку и сказал: «Будьте покойны». Взволнованный возвращался Иван Александрович домой, но Авдотья Ивановна встретила мужа в слезах.
— Старик? — спросил Иван Александрович жену, та согласно кивнула, и Иван Александрович опять впал в меланхолию.
Время тянулось медленно. Тихонравов, обещавший сообщать о ходе дела, молчал. Отец по-прежнему неистовствовал. Зима 1871 года была суровой: сильные морозы, вьюги, метели. Молодые Голышевы хворали. Холодно было еще и на масленицу. Только к концу апреля потеплело.
Двадцатого апреля» Иван Александрович работал в литографии, когда пришла Татьяна Ивановна и сообщила ему, что приехал Тихонравов, остановился у них в старом доме.
Иван Александрович отчаялся: «Что бы это значило?! Почему Константин Никитич вдруг остановился у отца? Боится сообщить мне печальную весть? Тогда зачем сообщать ее отцу?»
— О чем толкуют тятя с Тихонравовым? — пытал Иван Александрович мать.
— Да веселый Константин Никитич, а об чем калякают — не уловила, со мной все шутил и руку целовал.
— Веселый? — воспрянул духом Иван Александрович.
— Да, балагурит Никитич, а меня послал к тебе…
Разговор, говорит, будет у нас сурьезный.
Тихонравов приветствовал их с Авдотьей Ивановной сдержанно. И Иван Александрович опять подумал о неблагоприятном исходе своего дела.
— Я мимоездом, — говорил Тихонравов. — Не известно ли чего из Петербурга?
Иван Александрович пожал плечами и сказал:
— Было только письмо от Безобразова, из которого ясно, что дело мое едва ли возможно.
Тихонравов расспрашивал Александра Кузьмича, как идет торговля, можно ли ею прожить безбедно. Проговорил целый час. Иван Александрович стал приглашать Тихонравова к себе. И тут, хитро улыбаясь, Тихонравов сказал, что послан сюда губернатором, и вручил Ивану Александровичу уведомление о том, что «по всеподданнейшему докладу г. министра внутренних дел Государь император всемилостивейше пожаловал» его званием личного почетного гражданина.
«Не помню, в каком состоянии я тогда находился! — вспоминал Иван Александрович. — Как ребенок, со слезами бросился обнимать г. Тихонравова; жена моя залилась слезами; все знакомые порадовались моему счастью… Один только отец весьма сухо отнесся к радостной вести».
Вечером в Голышевке собралось застолье. Пришли поздравить Ивана Александровича родные и друзья, выпили за новоиспеченного почетного гражданина. Александр Кузьмич застольем пренебрег.
— Не серчай на отца, — старалась Татьяна Ивановна сгладить мужнино недовольство, — подумай, он, чай, всю жизнь об этом мечтал, да не вышло, а ты без его помощи высвободился…
Когда Иван Александрович через два дня засобирался ехать во Владимир, чтобы поблагодарить губернатора лично, Александр Кузьмич отказался дать ему денег на дорогу и, усмехаясь, ерничал:
— Ну, что, почетный гражданин, ни копейки за душой?!
Авдотья Ивановна поехала с Иваном Александровичем до Вязников, чтобы там взять у своих денег в долг.
Пока Иван Александрович ездил во Владимир, во Мстёру пришло множество писем-поздравлений от его столичных друзей, хлопотавших по делу. А потом почта донесла и «высочайшее повеление» об исключении И. А. Голышева из крестьян мстёрских и причислении его к Вязникам.
И долгожданная свобода не защитила Ивана Александровича от деспотизма отца. Александр Кузьмич всячески срамил сына на людях, чтобы побольнее ударить его.
«Наконец сил моих не стало, — вспоминал Иван Александрович. — Улучив удобную минуту, я поведал обо всем соседу, помещику Е. И. Протасьеву, занимавшему в то время должность мирового судьи. Он уже знал о моем положении… знал также, что отец мой все делает из зависти и самодурства. Небезызвестна ему была и любовь моего родителя к кляузным делам. Е. И. Протасьев присоветовал съездить во Владимир — поговорить с прокурором окружного суда, хорошим моим знакомым, Н. А. Трохимовским». Иван Александрович решил написать прокурору.
