И совершенно иное - подлинно трагическое - впечатление создается от надписи в середине альбома, на обороте 58 листа. Больной опять проверил свою память: не забыл ли он испанского языка? Снова очень крупным почерком, но каким-то чужим, выводятся буквы. Однако Львов путает их. Забыл год - начал было неуверенно записывать «178» и остановился. «...Двадцать шестое ноября день такой радостный - казавшийся нам радостным, о котором я мечтал...». И далее следуют слова без всякого смысла. Смешение языков испанского, итальянского, латинского и французского. Больному стало снова хуже. Шла борьба между жизнью и смертью.
«Все мне представлялось, - диктует Львов Воронцову 4 марта 1801 года, - пришел я с того света и в тот вечер я плакал, как ребенок. Силы мои душевные и телесные истощились, как я диктую, так и хожу, когда двое водят. ...Я должен буду вести кости мои в Петербург, как скоро в состояние приду недвижим лечь в возок»125.
А в Петербург ему было бы необходимо прибыть лично, чтобы отбиться от новых нападок. Обольянинов шел открытым боем. К несчастью, он тоже был новоторжцем, соседом по имению в Талажне, и придирался по неожиданным поводам, постоянно создавал конфликты. Мария Алексеевна просила сестру разведать у жены Обольянинова, «за что генерал-прокурор нам недоброжелательствует».
В феврале Обольянинов потребовал у Львова отчет по Училищу землебитных строений. Мария Алексеевна прятала от мужа эти письма, но однажды не уследила, и Львов нашел их и прочитал. «Он не только генерал-прокурору, - с гордостью писала Мария Алексеевна, - но даже и самому государю отчет во всем дать может, но не теперь: слабость его чрезвычайно велика».
Наконец в июле, еще не окрепнув, Львов отправился в Петербург. И - удивительная стойкость духа была у этого человека! - 18 июля он пишет стихи... Отправил их - поближе к родному Никольскому - Черенчицам... в Прямухино, к Бакунину, Александру Михайловичу. Этот поймет.
«Едва я сюда приехал с того света на костылях... ну так пусть другие пляшут, я стану петь... запел и никто не удивляется, что во все горло... перекричишь ли шлюпки, шайки певцов, хоры на воде и на сухом пути, что за пропасть?
Или свет переменился
Или я переродился?
Или здесь я с головой?
А там был все безголовый;
Жил я нежил целый год,
Ни летал, ни пресмыкался;
Здесь я точно так попался,
Как на ярманке урод:
Между пляшущих прекрасных
Дней цветных, весенних, ясных
В исступленный хоровод!
В Москве что-то же будет?
Так-то голос вознесется
Русской песни высоко!
Так-то уж рекой польется
Медовое молоко!»
Львов переходит на ритмы народной плясовой, и лексика все более и более обретает народный характер, а образы выхватываются из мира сказок и прибауток.
«Грянут лодки стовесельны
Наших удалых ребят,
Берега у нас кисельны,
Да и ложки в них торчат.
Все, чего душа желает, -
Подымается горой:
Рот вспевало разевает
Да сказать не успевает
Ешь, ребята, пей... да пой!
Что же они запоют, покорно прошу объяснить мне, слуге вашему - Вы думаете, может быть, что
Московский наш народ
Не забыл старинну песню,
Как с Андреева на Пресню
Потянулся хоровод?
...Пишу на чужой бумажке, в канцелярии... а почта идет и не ожидает»126.
Львову советовали отдохнуть. Новоторжец Дмитрий Маркович Полторацкий, из поместья Грузины, беседовал о состоянии здоровья Львова с лейб-медиком И. С. Рожерсоном и сообщал в письме к жене от 11 января 1801 года, что доктор «очень о нем интересуется». Рожерсон считался в России крупнейшим врачом. Он высказался весьма категорично: «Николаю А. надобно советовать итти в отставку, ...и другого к исправлению его здоровья не находит»127.
Но что значит: в отставку?.. Бросить училище, бросить каменный уголь, бросить торф, и серу, и картон?.. Бросить архитектуру?., книги?., стихи?.. Да разве это возможно?
Нет, воля к труду, жажда деятельности победила.
ГЛАВА 6
1801-1803
В ночь с 12 марта на 13 марта 1801 года в Михайловском замке был задушен император Павел I.
Государственный аппарат переменился. Обольянинов в первый же день нового царствования был арестован, потом выпущен и вслед за тем отправлен в отставку. Ростопчин, впавший в немилость еще при Павле, в столицу больше не возвращался. Горизонт как будто очистился...
Львов налаживал угольные разработки и хозяйство Училища, которые пришли за время его болезни и полный упадок. Наезжал в Москву, там любил проживать в старой своей квартире на Воронцовом поле, поближе к заветному месту, где был не так уж давно заложен дом светлейшим князем Безбородко...
Львовым был создан проект надгробного памятника светлейшему: многофигурная группа - Слава и Правосудие, Гений мира с оливковой ветвью в руках, в центре - барельеф Безбородко, Главная цель - увековечить его как деятеля в области международной политики. В 1801 году памятник был отлит из бронзы Ж.-Д. Рашетгоми торжественно водружен над могилой Безбородко в Александро-Невской лавре.
На Воронцовом поле Николай Александрович написал как-то письмо со стихами и послал его - опять в Прямухино, Бакунину, Александру Михайловичу...
Письмо значительно для биографии Львова - оно показывает его состояние духа после болезни, свидетельствует о непокорности судьбе.
«У Николы Воробина после смертельной моей болезни послание начерно к А. М. 1801 окт. 1-го
Три нет
Так вышло и право без намерения.
Слуга твой (всепокорный) Львов
Услышать звон колоколов,
Увидеть Пузыри и Плошки;
Москву тетьоху впопыхах,
По Тюфельской дорожке
Приплыл на костылях
И у Николы поселился,
В Воробине, на тех горах,
Где дом светлейшего затмился,
Живущего в благих делах!
В пустынных, под осень торжественных местах
Унылый некий дух возлег и водворился -
