После смерти Харриэт брак Мэри Годвин и Перси Шелли наконец был узаконен, но обстановка сложилась настолько неблагоприятная, что Шелли решил покинуть Англию в надежде, что со временем скандал забудется.
* * *«Франкенштейн» вышел из печати весной 1818 года – уже после того, как Перси и Мэри Шелли с детьми покинули Англию. Четыре года они провели в Италии. По настоянию Байрона и вопреки протестам Клер, его дочь Аллегру отдали в монастырскую школу в Риме. Мэри и Перси с маленьким Уильямом поселились неподалеку от монастыря, чтобы почаще навещать девочку. Клер очень страдала в разлуке с дочерью. Но было поздно: одержимый какой-то извращенной мстительностью, Байрон, будучи не в силах простить ей то, что именно она его завоевала, а не наоборот, запрещал ей видеться с Аллегрой.
В Италии родилась вторая дочь Мэри, названная Клер, но и эта девочка прожила недолго – всего пять месяцев. А через полгода заболел и скончался сын. От этого удара Мэри так до конца и не оправилась.
А между тем, она была снова беременна! Но уже не верила, что хотя бы один из ее детей преодолеет опасности детского возраста. Она твердила, что носит под сердцем очередного маленького покойника.
Ее горе было так глубоко, что охладило даже ее любовь к Шелли. В одном из стихотворений того времени он пишет:
В постылом мире, Мэри, для чего
Меня ты оставляешь одного?
Хоть рядом ты, но нет тебя со мною.
И видеть это – тягостней всего.
12 ноября 1819 года во Флоренции родился последний ребенок Мэри и Шелли – Перси Флоренс Шелли. Сжимая в объятиях младенца, Мэри отогрелась душой, но исцелиться до конца ей было не дано – теперь она ежеминутно ожидала нового удара судьбы. Даже измены Шелли не производили на нее никакого впечатления. Она не ревновала, она была слишком измучена страхом. А между тем, во Флоренции Шелли увлекся прелестной итальянкой, Эмилией Вивиани. Опять стихи, опять планы «освободить» ее… Но Эмилия Вивиани отказалась бежать с Шелли.
* * *Между тем Клер несказанно докучала Байрону требованиями вернуть ей ребенка. Она тосковала по Аллегре, ее мучили дурные предчувствия. Она раскаялась во всех своих прегрешениях и вела образцовую жизнь гувернантки в богатом итальянском семействе. Но Байрон оказался черств ко всем мольбам несчастной матери. А в 1821 году предчувствия Клер сбылись: Аллегра умерла пяти лет от роду.
После смерти Аллегры Клер покинула Италию. Она уехала… в Россию, в страну, которая считалась в те времена у европейцев настоящим золотым дном! Несколько лет она жила в Петербурге, служила гувернанткой, чуть было не вышла замуж и, по слухам, родила ребенка, которого оставила в России. Возможно, и теперь среди нас живут ее потомки.
* * *Джейн Уильямс
Зиму 1822 года Мэри и Шелли провели в маленькой рыбацкой деревушке Леричи. Незадолго до отъезда в Леричи, еще в Пизе, они познакомились с другой молодой английской парой – Эдвардом и Джейн Уильямс – и пригласили их разделить уже снятый обветшалый домик. Хорошенькая Джейн стала подругой Мэри – и объектом очередной поэтической страсти Перси Биши Шелли. Она казалась Шелли привлекательнее его собственной высокодуховной жены, которая сделалась замкнута, печальна и безразлична ко всему окружающему, включая самого Шелли. А он безразличия к себе снести не мог.
К тому же Мэри была опять беременна и опять терзалась мыслями о том, что и этот ребенок обречен на скорую кончину. Но на этот раз даже доносить ребенка ей не удалось. Произошел выкидыш, и она едва не погибла. Если бы Шелли не проявил несвойственную ему предприимчивость и не добыл у трактирщика ведро со льдом, чтобы остановить кровотечение, Мэри истекла бы кровью.
Возможно, это было бы для нее более щадящим вариантом.
* * *Сам Перси тоже витал в предчувствии смерти – своей собственной.
Ему являлись знамения, истолковать которые можно было только однозначно – как знамения грядущей гибели.
В ночь на 22 июня 1822 года Шелли проснулся с криком: ему приснился окровавленный, израненный Уильямс и море, крушащее стены дома и затопляющее комнату.
Следующим вечером он встретил на террасе своего двойника – что, по английским поверьям, является несомненным знамением скорой смерти.
А Эдвард Уильямс записал в своем дневнике, что как-то вечером Шелли вдруг побелел, затрясся и схватил его за руку с криком: «Вот она, вот опять!». Позже он объяснил, будто видел в воде усопшую Аллегру: маленькую, обнаженную, с распущенными волосами, весело плескавшую и манившую его к себе…
8 июля 1822 года яхта, на которой Перси Биши Шелли и Эдвард Уильямс возвращались из Генуи в Леричи, была застигнута штормом. Все пассажиры погибли, и еще несколько дней тела их носило по морю. Только спустя десять дней после смерти тело Шелли было – вопреки христианской традиции – сожжено на костре, сложенном на берегу. Действо происходило глубокой ночью, в присутствии Мэри, Байрона и нескольких друзей. Поскольку такой способ кремации не слишком совершенен, тело поэта не обратилось в пепел. И, когда костер остыл, Байрон собственноручно извлек обуглившийся кусочек плоти, который, по его словам, был сердцем Перси Биши Шелли.
Памятник Шелли в Крайстчерче, Дорсет. Скульптор Генри Уикс
Байрон отдал сердце Шелли его вдове со словами: «Оно всегда принадлежало Вам, Мэри». И Мэри оценила этот жест: она сшила шелковый мешочек, поместила в него сердце любимого и повесила себе на грудь. С этим жутким сувениром она не расставалась все последующие годы. Останки поэта сложили в огромную урну и захоронили на протестантском кладбище в Риме. Надпись на памятнике гласит: «Перси Биши Шелли – сердце сердец».
О Мэри можно сказать, что она умерла вместе с Шелли. Нет, на самом деле она прожила еще почти тридцать лет, но настоящей жизнью, как понимала слова «настоящая жизнь» сама Мэри, этого уже не было.
Через неделю после смерти Шелли она сказала: «Под моей жизнью подведена черта, и место остается только для труда, не считая моего бедного мальчика».
Снова и снова возвращаясь памятью к счастливым – теперь они казались абсолютно счастливыми и безоблачными! – годам своей жизни с Шелли, Мэри пыталась переосмыслить их союз с точки зрения вечности, а не обычной человеческой любви: «Восемь лет, которые я провела с ним, значили больше, чем обычный срок человеческого существования. На протяжении восьми лет я знала ничем не ограниченное счастье общения с человеком, чей гений, превосходящий мой во много раз, будил и направлял мой разум. Я говорила с ним, освобождалась от ошибок, обогащалась новыми способностями – мой ум был утолен. Ныне я одна, и до чего я одинока! Пусть звезды созерцают мои слезы, и ветры выпьют мои вздохи, но мысли мои за семью печатями и мне некому их поведать…».
