перспективы исследования» (СПб.: Алетейя, 2016).
Самые известные, конечно же, Бердяев, Франк, Ильин, Трубецкой, Карсавин, Булгаков, Степун, Федотов, Эрн и Розанов. Все они пишут о войне и развивают тему допустимого и недопустимого применения силы. Hекоторые из них также публикуют свои тексты о силе на других языках (немецком и французском), а некоторые философы (к примеру, Эрн, Ильин, Трубецкой) в течение декабря 1914 г. путешествуют по России и читают публичные лекции о смысле войны и праведной борьбе с врагом.
«Религиозная фразеология» — синтагма, придуманная противниками идей Ильина об оправданности силы, борящейся со злом. Например, термин «зло» (или «неприятель божий», «безбожник») принадлежит к этому регистру сформулированных им максималистских понятий. Этот термин мы находим уже у Соловьева (когда он говорит о войне), как и у Трубецкого и Бердяева. О проблеме зла в русской религиозной философии писал в 1930 г. Николай Бубнов.
Один из хороших примеров — недавно опубликованноe гениальное письмо Максимилиана Волошина, написанное в ноябре 1916 г. военному министру Шуваеву, в котором Волошин настаивает на своем индивидуальном праве не желать воевать и не заниматься пропагандой, а потому не имеет намерения мешать желающим идти на фронт. Поскольку я европеец, говорит в начале письма Волошин, я не хочу воевать, так как осознаю «единство и неразделимость христианской культуры».
В сборнике «Судьба России» (1918) опубликована короткая статья, цитирующая Бердяева, который 26 июня 1916 г. настаивал, что хочет говорить не о текущей войне, a о войне вообще, задаваясь вопросами, что представляет собой война и как философски осмыслить войну (Бердяев Н. Мысли о природе войны. М.: Русская идея, 1997. С. 255).
В. Ф. Эрн в названии своего известного текста связал Канта с Круппом, а Вячеслав Иванов в 1916 г. в тексте «Легиoн и соборность» указал на различия между механическим, западным, или германским, сотрудничеством и сотрудничеством православной соборной общины, которoe основывается на духовной близости. «Соборность — задание, а не данность» (Иванов В. Легион и соборность // Собр. соч. Т. 3. Рим, 1978. С. 260; ср.: Бојанић П. Супротстављање злу и сила // Зборник Филозофскокњижевне школе у Крушевцу. Крушевац: Багдала, 1996. Т. 3. С. 68–80).
Например, в книге «И. А. Ильин: Pro et Contra» (СПб.: РХГИ, 2004) описана вся послевоенная полемика, которая велась как в различных кругах русской эмиграции, так и между самыми известными философами перед началом революции.
Здесь я прежде всего имею в виду наследие Достоевского, Соловьева и Толстого, хотя существуют и другие тексты, чье влияние еще понадобится исследовать, например, текст П. А. Бибикова, под совершенно современным названием «Феноменология войны», во «Времени» (1861. № 12. С. 21–145). Соловьев вводит не менее трех важных концептов в нескольких своих рассуждениях. Первый — это «смысл» войны, значит, война не только зачем-то ведется, но это еще и феномен, у которого есть свои причины и есть свои последствия, которые могут быть понятными и объяснимыми. Затем, это «мессианская идея России», которая без применения силы и вне какого-либо милитаризма может объединить разъединенный мир, христианский и варварский. В конце Соловьев конструирует синтагму о «(последней) войне, которая может положить конец (любой) войне» и одновременно не верит в возможность такого применения силы. «Смысл войны» (Франк), или «этический смысл войны» (Струве), или «моральное противоречие войны» (Ильин) позднее переименованы в «духовный смысл войны» (Ильин, Трубецкой).
В своем дневнике Ильин детально описывает свою встречу во Флоренции с неким русским иезуитом, посланным из Москвы для проведения какой-то католической пропаганды и для того, чтобы помешать ему вести исследования в библиотеке «Уффици» и опубликовать несколько доказательств, что иезуиты действительно следовали принципу «цель оправдывает средства» (И. А. Ильин: Pro et Contra. С. 113–114; ср.: Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. Лондон; Канада: Изд-во «Заря», 1975 (1925). С. 194).
Православное понимание войны должно было быть полностью противопоставлено антисемитской фразеологии Достоевского. Отрывок Достоевского из «Дневника писателя» (апрель 1877. Война. Мы всех сильнее) парадигматичен потому, что легко можно заметить, как создается псевдорусское или «православное» понимание оборонительной войны, в котором на самом деле наличествует большое количество «наступательных» или «воинствующих» характеристик. Достоевского растрогало объявление войны, так как еe цель — защитить братьев-славян. Война — это большой шаг, который прекращает все постылое и который должен внести перемены, освежающие воздух (здесь Достоевский как будто списывает у Гегеля). Hачнется «живая жизнь», и всем покажут, где раки зимуют: разным русским и иностранным мудрецам, исконным врагам, тысячам европейских евреев и вместе с ними «миллионам жидовствующих „христиан“». «Не понимают они и не знают, что если мы захотим, то нас не победят ни жиды всей Европы вместе, ни миллионы их золота, ни миллионы их армий, что если мы захотим, то нас нельзя заставить сделать то, чего мы не пожелаем, и что нет такой силы на всей земле». Война приносит спасение, суть войны не убийство, а самопожертвование, война несет вечный миp и общее объединение и т. д.
Ленин не использует синтагму «революционное насилие» (это синтагма Вальтера Беньямина). Свои лучшие страницы о насилии Ленин пишет на тему диктатуры пролетариата («Диктатура пролетариата есть самая свирепая, самая острая, самая беспощадная война нового класса против врага…»). Насилие пролетариата он также понимает как противонасилие и как противостояние врагу, т. е. насилию буржуазии (Ленин В. И. Теория насилия. М.: Алгоритм, 2007. С. 214–215).
Толстой также не употребляет слово «ненасилие». Синтагма non-violence в настоящее время широко используется в английском и французском языках. «Насилие» (Gewalt, violence) — термин, который на сегодняшний день употребляется в этом контексте и у которого в настоящий момент есть определенное преимущество перед такими терминами, как сила, мощь или власть, в случаях, когда речь идет об оправдании или легитимации (насилия) или когда темой становится отношение к праву («насилие и право»). Хотя у Паскаля, Спинозы или Руссо сила или мощь имеют преимущество над словом «насилие» в контексте права, у Канта, Якоби и Гегеля слово Gewalt принципиально связано с правом (Recht) или с источником права. Кант в своих лекциях настаивает, что
