был первый, все говорили мне, что это нормально, и я не слишком волновалась. Однако, когда Сабрина уже родилась, мое самочувствие не улучшалось, и я чувствовала себя хуже некуда. «У тебя послеродовая депрессия, — сказал мне лечащий врач, — все пройдет». «Роды были очень долгие, — добавил гинеколог, — не волнуйся». Хотя врачи и твердили мне, что мое плохое самочувствие результат послеродовой депрессии, в душе я с полной уверенностью знала, что у меня не было ни слабости, ни уныния. Ничего более далекого от истины. На самом деле я была очень больна, просто мы этого не понимали.
Врачи даже выписали мне антидепрессанты, которые я так и не стала принимать. Я постоянно возражала им: «Вы ошибаетесь, — говорила я, — это самый счастливый момент в моей жизни. Наконец-то после стольких лет борьбы я держу на руках и обнимаю свою дочурку. Это не послеродовая депрессия!» Но что бы я ни говорила, это не имело значения. Казалось, что я разговариваю со стеной. По-моему, меня не слушали или, скорее всего, мое мнение просто не принимали в расчет. Позже мне стали говорить, что мое состояние было вызвано тем, что я кормила ребенка грудью, и это «высасывало» из меня всю энергию. Это правда, у меня было много молока, но почему это грудное вскармливание должно было выкачивать из меня энергию? Этой сказочке я не верила. Потом мнения врачей снова изменились. Одни из них говорили, что у меня гормональная проблема, возможно, из-за того, что моя щитовидка снова стала такой, как была до беременности. Другие утверждали, что это было вовсе не так, и у меня анемия… Врачи никоим образом не могли прийти к соглашению. У каждого было свое мнение, но ни один не находил причину, и это пробуждало во мне смешанное чувство разочарования и ярости. Словом, помимо того, что мне и так было плохо, приходилось еще бороться и со своими чувствами.
Основным симптомом болезни была потеря всей энергии. С каждым днем мне было все хуже, я уставала все сильнее, и так до тех пор, пока я не поняла, что начала терять мышечную массу. Я была на грани полного истощения. Меня выматывали даже простые размышления. Наступил момент, когда я была настолько тяжело больна, что даже не могла держать на руках ребенка. «Господи, — просила я Бога, — дай мне силы кормить грудью моего ребенка. Пожалуйста, дай мне силы подняться с постели и заботиться о моей девочке, потому что я нужна ей сильной и здоровой». Я прикладывала усилия и выполняла все предписания врачей… но это не помогало. Я по-прежнему чувствовала себя так, словно по мне проехал грузовик, а потом проволочил меня за собой на скорости тысяча километров в час вкупе с дорожным катком, который раздробил все до единой косточки в моем теле. Я в буквальном смысле слова чувствовала, что умираю.
Ужасно, просто зверски, болели мышцы… Порой я не могла даже пошевелиться на кровати и только плакала и плакала, причитая себе самой: «Ну как такое возможно, что я даже ребенка на руках не могу подержать? Как это возможно?» Раз за разом я прокручивала в голове эту мысль, стараясь хоть как-то сдвинуться вперед. С рождения Сабрины прошло уже пять месяцев, мы находились во Флориде. Как-то утром я проснулась и почуяла, что смерть со мною рядом. «Костлявая с косой» кружила так близко, что я могла видеть ее краем глаза. В отличие от Плакальщицы, которая являлась потерянным духом, жила в моем доме и кружила по нему, когда я была совсем еще ребенком, этот неясный, расплывчато-смутный кошмар на самом деле был самóй смертью. Ледяная и худющая, она была готова схватить меня за руку и безвозвратно увести с собой. С громадным усилием я встала с кровати и остановилась перед мужем. Я так искренне была уверена в том, что смерть пришла за мной, что сказала: «Томми, посмотри на меня, посмотри хорошенько, потому что я умираю и чувствую, что это мой последний мой день». Конечно Томми встревожился не на шутку, и мы немедленно возвратились в Нью-Йорк, где началась еще одна бесконечно длинная вереница врачей, разного рода всевозможных исследований, анализов, консультаций, больниц… Так прошло больше трех месяцев, и ни-че-го.
Я проводила день, отдыхая в постели, но всякий раз, когда у меня были силы, я принималась выискивать в интернете болезни с похожими на мои симптомами. После многих и многих часов чтения и исследований на всех мыслимых сайтах, я обнаружила две болезни, симптомы которых были очень похожи на то, что чувствовала я, — красная волчанка и болезнь Лайма. В моей голове прочно засела мысль: «А не больна ли я одной из этих болезней? Уж очень похожи симптомы». Впрочем, если это и не так, то я, по крайне мере должна была исключить эту возможную вероятность. Я попросила своего лечащего врача сделать мне анализы, чтобы узнать, нет ли у меня волчанки или болезни Лайма. Я уже знала, что было только две лаборатории, специализирующиеся на выявлении болезни Лайма; результаты их исследований были наиболее точными из всех. Одна из них называлась IgeneX и находилась в городе Пало-Альто, в штате Калифорния, другая лаборатория находилась в Стоуни-Брук, Лонг-Айленда. Вскоре после того, как анализы были отосланы в лабораторию, пришли результаты. Интуиция меня не подвела, и мои предположения оказались верными.
— Талия, — сказал доктор, когда мы пришли за результатами анализов, — у меня для тебя хорошая и плохая новости. Хорошая новость та, что ты была права, у тебя действительно болезнь Лайма. Плохая новость та, что ты очень слаба, поэтому болезнь прогрессирует.
От тона, каким доктор сообщил мне новость, я почувствовала, что у меня живот свело от страха неизвестности. Я так сильно сжала руку Томми, что у меня побелели костяшки пальцев.
Болезнь Лайма инфекционная. Причиной ее является бактерия рода Боррелия бургдорфери, передаваемая клещами. Именно это со мной и произошло, меня укусил клещ; таким путем я и заразилась. Между собой врачи именуют эту болезнь «великой подражательницей», потому что протекает она очень тихо. Бактериям удается незаметно обмануть организм таким образом, что зачастую врачи не могут выявить ее при обычных обследованиях. Симптомы этой болезни достаточно широки, и ее можно спутать с хронической усталостью, деменцией [76], офтальмией [77], депрессией, фибромиалгией [78], рассеянным склерозом, красной волчанкой или болезнью Альцгеймера [79], и я живое тому
