Проходя в отель, краем глаза Богдан заметил на площади Карла небольшую толпу зевак, нескольких полицейских. Поднявшись в номер, первым делом сжёг в туалете документы на имя Лемана, потом собрал вещи, положил в карман паспорт Дрегера. В холле у стойки администратора оплатил гостиничный счёт.
— Что-то случилось? — мимоходом, без видимого интереса спросил он у швейцара, кивнув на людей, всё ещё толпящихся у дома напротив.
— Кажется, плохо стало человеку. Говорят, сердце, — равнодушно пожал плечами тот, поправляя униформу. — Скорая его уже увезла. Полиция вон набежала…
В Берлин Богдан должен был добираться кружным путём. Вскоре он уже был на вокзале, купил билет до Франкфурта-на-Майне и скрылся в вагоне. Стоя у окна, он безразлично смотрел в мрачную темноту, слушал мерный перестук колёс. Экспресс безостановочно мчал вперёд. Богдану было легко. Не было нужды куда-то бежать, от кого-то скрываться, что-то прятать. Всё в порядке. Вокруг люди. Никто из них не знает о твоей тайне, зато этой тайной ты отгорожен от них.
Добравшись до Франкфурта, он поселился в отеле «Интернациональ», потом плотно поужинал и хорошо выспался. Утром рейсовым самолётом британской авиакомпании Сташинский вылетел в Берлин. Удачной вам охоты, господа!..
Уже оказавшись дома, позвонил Сергею. Тот коротко осведомился, всё ли в порядке, и они условились на следующий день повидаться в Карлсхорсте. При встрече Богдан вручил резиденту лаконичный (как договаривались заранее) текст отчёта о проделанной работе: «В назначенном месте встретил известное лицо и поздравил его. Уверен, что поздравление оказалось удачным»[27].
— Поздравляю, — обнял его Сергей. — Вот от нас подарок, «контакс». Говорят, классный фотоаппарат.
Вечером на берлинской квартире, которую снимал Богдан, они по-холостяцки крепко выпили, отметив и удачно проведённую операцию, а заодно и приближающееся 40-летие Великой Октябрьской социалистической революции. Юбилей всё-таки, верно?..
— Давай ещё по одной?
— Давай.
С документами на имя Александра Антоновича Крылова Сташинский вернулся в Москву. Начальник отдела, пригласив к себе, объявил устную благодарность успешному ликвидатору за блестяще проведённую операцию и велел отдыхать, набираться сил для «выполнения новых, ещё более ответственных заданий партии и правительства».
Фельдъегерь, сопровождаемый усиленной охраной, в тот же день доставил на Старую площадь, в ЦК КПСС адресованную «лично в руки» первому секретарю тов. Хрущёву Н.С. докладную записку под грифом «Совершенно секретно» с подробным описанием акции в Мюнхене. Кроме грифа, на докладной была ещё особая приписка: «Письмо исполнено от руки на двух листах. Без оставления копии в секретариате Комитета госбезопасности. Исполнитель т. Сахаровский, ПГУ».
Он сидел на кровати, пристально глядя на её лицо. Инге лежала на боку, подогнув ногу, словно бегун, внезапно настигнутый сном. Потом она неожиданно открыла глаза, нежно посмотрела на него. Улыбнулась, вновь потянулась к Йозефу…
Медленно таяла ночь, растворяясь в наступающем дне. Солнце уже поднималось всё выше над землёй, оранжевые лучи пробивались сквозь шторы и дрожащими шпагами падали на пол. Он смотрел на Инге, над её головой вздымался парящий золочёный нимб. Конечно, это была лишь игра света, но Богдану было всё равно. Пусть в этой девушке, нет, в его женщине другие видят недостатки и пороки, но для него она оставалась ангелом.
— Пора вставать, да? — чуть слышно шепнула она. — Скоро десять…
Ласковый, чуть хрипловатый ото сна голос. Блаженное ощущение от её невесомых прикосновений. Он погладил её по щеке, потом одна рука его стекла к её бедру, вторая наполнилась тёплой тяжестью груди Инге.
— Может, не надо? — спросила она. — Уже пора…
— Молчи. Ничего не говори, ладно?
— Ты не считаешь, что это уж слишком?
— Нет.
Он поцелуем закрыл её губы, поймал горячий скользкий язычок. Прижал её всю к себе, шепча:
— Я очень хочу тебя. Я никого так не хотел… Даже закрыв глаза, я вижу тебя: и плечи, гладкие и податливые, и грудь, вот одна, а вот другая. Знаешь, их называют венерины холмы… А на холмах восхолмия, твёрдые и напрягшиеся… в ожидании моих губ… Я ведь чувствую… Ты хочешь…
Она изогнулась под ним:
— Да.
— …И живот твой вижу с впадинкой, и золотистые кудряшечки внизу, и ноги чувствую — от сгиба у бёдер до колен, потом до тонких лодыжек, до мизинчика…
Богдан, конечно, понимал, что допускает непозволительную вольность, но ничего поделать с собой не мог. Целовалась она, к сожалению, не очень умело, но с таким бешеным азартом и с таким удовольствием!.. Вот тело её выгнулось ему навстречу. Чувствовалось: она его так хотела, что убила бы, если бы он от неё отступился. А он, греховодник, вовсе и не думал отступаться…
Потом они лежали, обессиленные и опустошённые. Смотрели друг на друга. Инге пыталась улыбаться. Но на это у неё не хватало сил.
— Йозеф, — только и смогла выдохнуть…
Их роман в «конторе», естественно, ни для кого секретом не был, тут ничего не упускалось из-под контроля. Но стоило Сташинскому попытаться вырваться «за флажки» и заикнуться о возможной женитьбе на юной немочке-парикмахерше, начальство сразу встало на дыбы: «Нет. И думать не смей».
Богдану тут же ставили в вину недостаточный патриотизм, не помешало даже то, что Инге была как бы «нашей» немкой. Перед Сташинским выросла глухая стена, хоть лоб до крови расшиби.
— Как ты мог, кретин, идиот, связаться с немкой?! — распекал Богдана начальник отдела Алексиевич. — Они же все нас ненавидят. 45-й год ни в кои веки не простят, поверь мне. Ну и что с того, что мы сегодня друзья? В душе каждый немец — потенциальный фашист. Ну не все, конечно. — Он вовремя осёкся. — Были у них и выдающиеся люди. Тот же Маркс, Энгельс, Роза Люксембург, Эрнст Тельман… Но всё равно подлый они народ, жлобы конченые. За марку удавятся. Тебе что, наших баб мало?.. Да полным-полно! От штабных до вольнонаёмных. Только помани, отбоя не будет… Может, она беременна? Так откупись от неё, и дело с концом. Пару тысяч марок ей с головой хватит. А?.. За деньгами дело не станет. Что ты молчишь?! Или думаешь, незаменимых нет?! — От отеческого тона не осталось и следа. Сейчас начальник уже устроил жёсткий разнос: — Ну, переспал так переспал. Так что теперь, из-за этого жениться необходимо? Ты у нас девственник, что ли? Это только у подростков, которые бабу впервые попробовали, сразу фантазии такие возникают — под венец…
