Ознакомительная версия.
В роще меня фонариком останавливает командир бригады, обнимает — родной человек. Вывел я их всех, расставил, организовал службу, как положено. Наутро приехала кухня, все покушали. Приехал Морозов: «Ты пушки почистил?» — «Только встали». — «Так, сначала пушки чистят, а потом кашу едят!» На этом мы с ним расстались. Я приступил к обязанностям начальника штаба третьего батальона. Нас отвели, дали время привести себя в порядок и перебросили на юг, к Кюстринскому плацдарму. Разместились на восточном берегу Одера. Некоторое время стояли, ремонтировались, занимались боевой подготовкой. Новых танков нам не дают.
В один из дней вижу, идет командир бригады с девочкой-солдаткой. Мы, командиры, стоим на просеке, разговариваем. Подходит и, обращаясь к ней, говорит: «Кого ты выбираешь?» Она посмотрела: «Вот этого маленького». Командир бригады: «Так вот, Шипов, это вам радист. Между прочим, я тебя представил к ордену Красного Знамени». Ох, думаю, разговоров было по этому представлению… Я не думаю, что Морозов был в восторге от того, что меня представляют к ордену Красного Знамени, которого он сам еще пока не получал. Все-таки за 3 дня подготовить и провести пять атак! Мы выглядели неплохо на фоне танкового корпуса. Я не очень верил в это награждение, но раз сказал, то спасибо. Этой девочке говорю: «Давай в штабную машину, будешь радистом». — «Что?! Только в экипаж!» — «Ты что, с ума сошла?» Видать, она была из тех девчонок, что рвались на фронт. Она считала, что ее место в бою, в танке. Ее папа военачальником, в другом месте, видимо, попросил командира бригады пристроить… Ладно, в экипаж так в экипаж. Честно скажу, что она пришлась ко двору. Закрепилась в экипаже командира взвода лейтенанта Нуянзина. Бойкая такая. Она была старше, чем командир танка, — скажет, все сделают. А поскольку она сама трудилась, не отсиживалась, то имела уважение. И в экипаже изменилась обстановка — никакого мата, все с чистыми подворотничками. Около этого танка вечно куча народу — и солдаты, и офицеры, конечно, и из штаба бригады. И она, чтобы освободиться от них, приходила ко мне в штабную машину наедине побыть.
Вдруг приказ — бригада из трехбатальонной становится двухбатальонной. Меня назначают начальником штаба второго батальона. Новых танков мы получать не будем, а будем укомплектовываться за счет танков, приходящих из капитального и среднего ремонтов. Мы не успели укомплектоваться, как нас вывели на Кюстринский плацдарм, где мы продолжили получать танки. Танки приходят из ремонта, как правило, не с полным экипажем. Нехватка кадров была очень большая. Даже командиров танков, офицеров, недоставало. А где возьмешь танкистов? Запасных, учебных полков рядом нет. Делали так. Ну механик-водитель — механик-водитель, его никем не заменишь. Наводчики — из заряжающих, командиров танков — из наводчиков или из механиков-водителей, заряжающих и радистов — из автоматчиков, благо в бригаде был свой батальон. Они все время ездили на танках. Они большую часть времени на трансмиссии дремлют, а танк окопать или боеприпасы загрузить — это они делают под руководством членов экипажа. Короче, к началу операции мы успели укомплектоваться, провести стрельбы, отработать с экипажами действия при оружии, действия в составе экипажа, а с офицерским составом — рекогносцировку, работу с картой.
Вечером 15 апреля весь офицерский состав батальона собрали в землянке. Нам объявляют задачу на наступление. Брать Берлин! Обращение военного совета фронта заканчивалось словами: «На вас весь мир смотрит, вся страна! Вам заканчивать войну!» Ребята слезы глотали…
Где-то еще в утренних сумерках из-за Одера проиграли «катюши». Мы, 9-й танковый корпус, действовали в очень тесном, как никогда, взаимодействии с пехотой 3-й ударной армии генерала Кузнецова. Наша 23-я танковая бригада была придана 29-му стрелковому корпусу, а батальон в зависимости от задачи взаимодействовал непосредственно со 150-й, 171-й или 207-й дивизиями. Продвижение было не простым. Это не Польша, где по 40–50 километров в день шли. Нет! Дай бог, 10–12 километров. Оборонялись они хорошо — очень много каналов, препятствий, все заминировано. Но нас очень много. Нас просто очень много. Такого огня, количества выпущенных снарядов я не видел. Мы фактически шли за постоянным огневым валом. И конечно, был порыв, желание как можно скорее закончить с этой проклятой войной.
Был такой случай. Перед нами роща на высотке. Как ни ткнемся в нее, так несем потери. Увидели, что чуть правее нас к роще ведет лощина. Если в нее спуститься, то из рощи наши танки не простреливаются. Но нужно до этой лощины проскочить по открытой местности метров триста. Решили с командиром батальона, что он первым на своем танке проскакивает в эту лощину. Разогнался по просеке и помчался. Дорога под уклон, скорость километров под 60, дымит, пылит. Благополучно влетает в эту лощину. Моя задача всех поочередно туда выпустить. Танк за танком, перебросили батальон в лощину, а от ее выхода до рощи всего метров сто. Мы развернулись и ворвались в нее. Задачу выполнили. Лес был хорошо подготовлен к обороне. Возле дорог были вырыты окопы, лежали «фаустпатроны». Были сделаны специальные доски по ширине просеки с закрепленными на них минами и фугасами, которые пехотинцы должны были вытягивать на веревке перед танками.
Вошли в рощу, не торопясь ее заняли. Пошел я в кусты. Только сел, как рванет недалеко, потом еще раз!!! Я скорее на дорогу! Ребята увидели столько «фаустов» и давай их расстреливать по деревьям. Кто ж знал, что я там сидел!
Чем ближе к Берлину, тем больше чувствуется, что подходим к столице. 20-го числа вышли в зону дачных поселков — красивые рощи, коттеджи. Умели, собаки, и отдыхать, и строиться… За каждый метр приходилось сражаться…
Хорошее, прекрасное утро. До Берлина 20 километров! Салют! По логову фашистского зверя — огонь! И по одному выстрелу пальнули. Такое настроение. Где-то рядом немецкий аэродром, оттуда взлетает самолет, он еще не успел набрать высоту, пролетает над нами, и его сбили.
Подходит командир танка, на котором я езжу: «Товарищ старший лейтенант, я смотрю, у вас нет трофеев». — «На черта они мне? Я как-то раз уже собрал посылку — туфли, материал, все как положено. А потом мама присылает письмо: „Костя, не присылай, пожалуйста, посылок. По адресам, куда приходят посылки, потом наведываются“». — «И все же, товарищ старший лейтенант, давайте мы вам что-нибудь подыщем». Проходит минут 15–20, мчится один из членов экипажа: «Все! Нашел, товарищ старший лейтенант, пойдемте». Пошли. Приводит меня в подвал коттеджа. Через подвал натянута веревка, а на ней висит пять шуб. Папе, маме, мне, сестре и девушке (она не стала женой, но у меня была девушка, с которой я переписывался. Мне запомнились эти треугольнички. Помню, в Белоруссии я был офицером связи бригады. Мотаюсь, то меня тут обстреляют, то там. Вдруг встречается почта: «Товарищ старший лейтенант, вам есть письмо». Пишет: «Вот сегодня всем классом мы поехали на Волгу, загорали, хорошо провели время. Пели песни». Знаешь, как приятно такое читать?! Есть места, где тихо, светит солнышко…). Ребята сверху притащили чемодан, в него запихнули все пять штук: «Ну, все, товарищ старший лейтенант, у вас есть с чем приехать домой». На танке три бачка по 90 литров. Один бачок долой. Чемодан обернули брезентом, стянули ремешками, сделали по форме бачка и к борту.
Ознакомительная версия.
