- Есть задержать для вас начальство побольше, товарищ майор. А если вдруг генерал - не боитесь?
- Не боюсь. Я человек штатный.
- Какой же вы штатский, товарищ майор, когда у вас вон сколько наград.
- А это мне за выслугу лет. Неудобно в моем возрасте ходить без ничего. Вот и дали!
Мимо по шоссе проскочило уже несколько грузовиков, но "виллисов" пока не было.
- Может, грузовик остановить, товарищ майор? - спросила регулировщица. - А то время раннее, начальники еще мало ездят. Можно и час прождать.
- Что первое пойдет, то и останавливайте, - сказал Лопатин, разглядывая ее и думая о собственной дочери.
- Что вы на меня так смотрите, товарищ майор? - спросила она не с вызовом, а смущенно, словно провинилась перед ним.
- Сколько вам лет? Девятнадцать?
- Девятнадцать.
- И давно на войне?
- Второй год.
Лопатин вздохнул, продолжая думать о дочери. успеет или не успеет она попасть на фронт.
- Откуда вы?
- Была эвакуированная. Под Семипалатинском в совхозе работала. Оттуда в армию пошла. А так - я из Пнёва Смоленской области Пнёвского района. У нас в сорок первом году там переправа была - Соловьевская, может, знаете?
- Как не знать - Лопатин вспомнил эту Соловьевскую переправу с ее тогдашним кромешным адом.
- Мы оттуда с войсками отходили. Я в санитарки оросилась, даже год себе прибавила, но тогда не взяли. А потом все же, когда восемнадцать исполнилось, в Семипалатинске пошла в военкомат - и взяли. Мне сейчас некоторые и двадцать один, и двадцать два дают. Говорят, я старше себя выгляжу.
- Дразнят. Сколько есть, на столько и выглядите, так что не расстраивайтесь.
- А я и не расстраиваюсь, потому что... Она не успела договорить. Увидела приближавшийся грузовик, шагнула навстречу, на середину дороги и задержала.
- Он только до следующего регулировочного поста довезет вас, а там сворачивать будет. Как, поедете или нет? - стоя у грузовика и держась рукой за открытую дверцу кабины, крикнула она Лопатину.
- Поеду. - Он поднял с полуразбитого асфальта чемодан и шагнул к грузовику.
23
В это утро ему не везло. Пришлось еще три раза ждать в три раза пересаживаться, пока уже после полудня он наконец добрался до стоявшего там, где и прежде, штаба фронта, верней, до шлагбаума, за который не пускали машины.
Не верилось, что всего-навсего три дня назад, семнадцатого, в пять утра он выезжал отсюда, сидя рядом с хмурым Василием Ивановичем, и Гурский, спросонок позевывая, ребром руки поколачивал его сзади по спине.
- Смот-три не озябни. Помни, что у тебя теперь легкие с д-дыркой!
От шлагбаума до оперативного отдела пришлось прошагать полтора километра и столько же обратно.
- Нам еще вчера оттуда, от начпоарма записка пришла, вместе с машиной, которая должна вас к ним, в армию забрать, - сказал Лопатину дежурный по оперативному отделу. - Машину с водителем мы на, стоянку загнали - вы зияете где, в роще, где и раньше была. Там ее и найдете.
Обедать, хотя ему и предложили сходить в штабную столовую, Лопатин не стал, не хотел терять времени. До рощи дошагал довольно быстро, и там среди других машин тоже быстро нашел свой редакционный "виллис". Василия Ивановича при нем не было, как сказали другие шоферы - ждал, ждал и только что отлучился, пошел обед дать; значит, теперь предстояло ждать его около часа. Когда требовалось, он мог сутки не отлипать от руля, но если была возможность поесть горячего, никогда не пропускал ее и притом не любил торопиться.
Лопатин пристроился на заднем сиденье "виллиса", подложил под голову шинель, приоткрыл дверцу, вытянул ноги и закрыл глаза.
Пригревало солнце, ветки над головой покачивало ветром, по лицу бродили теня от листьев. Он проснулся от гудка машины. Василий Иванович сидел за рулем.
- Пересядете или как? - повернулся он, словно они виделись минуту назад.
Лопатин посмотрел вверх и увидел, что над головой натянут тент, стало быть, Василий Иванович пожалел его, дал поспать несколько лишних минут. Сперва натянул тент, наверное, как всегда, перед тем как ехать, открыл капот, проверил свечи, постучал сапогом по всем четырем скатам и, лишь убедившись, что все в порядке, я сев за руль, разбудил Лопатина.
- Печет, - сказал Василий Иванович, заметив, что Лопатин посмотрел на тент. - Так как - пересядете?
Лопатин поднялся, встряхнул шинель, сложил ее пополам на заднем сиденье и пересел на переднее.
- Можем ехать. Сколько до места?
Не любивший таких вопросов Василий Иванович пожал плечами. Это значило: сколько проедем, столько и проедем, зря стоять не будем!
- А все же? - спросил Лопатин, на сей раз не желая мириться со знакомым ему упрямством.
- Сюда за три часа доехали. Дороги тесные, объезды - спешить - себе дороже!
- Я и не прошу вас спешить, - сказал Лопатин, подумав, что, раз он не добрался ни вчера, ни сегодня утром, вряд ли там целый день будут ждать с похоронами. - Спешить нам с вами уже некуда.
- Это верно, некуда, - сказал Василий Иванович, - уже поспешили. Так спешил, так спешил, только в спину не пихал, чтоб быстрей ехал. А для чего спешил, чего там не видел? Речка - она и речка, как Клязьма, и ничего на ней такого особенного - ни на этой стороне, ни на той. Можно бы и не спешить, оглядеться. Еще кабы ты первый! А ты ж не первый - солдаты так и так на той стороне уже сутки сидят! Нет, все же надо ему было сразу, как приехали!"
С этого начался рассказ Василия Ивановича о гибели Гурского, в котором смешались и жалость, и досада - поровну того и другого.
Оказывается, как и предполагал Лопатин, заехав с аэродрома на фронтовой узел связи, они махнули прямо оттуда в политотдел армии. Но у редактора, как его по-прежнему продолжал звать Василий Иванович, пробыли недолго, меньше часа. Не дав пообедать, Гурский продержал это время Василия Ивановича на ходу у дома, где стоял редактор, но и сам тоже не обедал - г ни там, ни потом по дороге в дивизию, так весь день и не ели. Поужинали только глядя на ночь, когда добрались до штаба полка.
Вышли вместе - и редактор, и Гурский, сели каждый в свой "виллис" и поехали в разные стороны.
Гурский вынес оттуда, от редактора, карту, по ней и ехали. Дорогу ни у кого не спрашивали, только по карте, поэтому ехали дольше, чем надо, три раза напрасно сворачивали и возвращались.
- Он же только командует: давай, давай! Ему чем остановиться, людей спросить, лучше десять километров крюку сделать. Имеет такую привычку никого не спрашивать, сам все лучше всех знает, - сердито говорил Василий Иванович о Гурском, как о живом.
А когда приехали в полк, дальше, как выразился Василий Иванович, все было по делу. Поговорив с командиром полка, Гурский сказал, что остается тут до завтрашнего дня, машина до утра не понадобится. Командир полка посадил к Василию Ивановичу своего солдата. Подъехали заправиться, поужинали в хозвзводе и с этим же солдатом и другими солдатами из взвода автоматчиков заночевали на сеновале фольварка, где стоял штаб полка. А утром, когда выспались, еще не так поздно, в седьмом часу, уже позвонили, что Гурский убитый. Он и еще трое: капитан из штаба полка, старший сержант и солдат. А раненых - сколько их и кто - Василий Иванович не знал. Слышал, что были, но когда на его "виллисе" подъехали с командиром полка туда, к тому месту, раненых уже вывезли, остались только убитые.
