— Потому что несчастные случаи всегда происходят, когда некому помочь!
— Служанка уходила за покупками.
— В доме только она?
— Есть еще садовник, но он уехал в Кан в магазины.
— Наверное, вам было очень больно.
Больше всего мэра тревожила серьезность Мегрэ, его участливый, почти проникновенный тон.
Часы показывали половину четвертого. Но уже становилось темно, и комната погружалась в полумрак.
— Вы позволите?
Мегрэ вытащил из кармана трубку.
— Если хотите сигару — они на камине.
Целый штабель коробок с сигарами. На подносе — бутылка старого арманьяка. Высокие двери кабинета из лакированной смолистой сосны.
— Ну, а ваше расследование?
Неопределенный жест Мегрэ. Он старался не смотреть на дверь, ведущую в гостиную; она как-то странно подрагивала.
— Никаких результатов?
— Никаких.
— Хотите мое мнение? Не надо было представлять это дело как нечто сложное.
— Ну разумеется! — процедил Мегрэ. — Что тут сложного! Однажды вечером исчезает человек и в течение месяца не дает о себе знать. Через полтора месяца его находят в Париже, с раскроенным и залатанным черепом, с полной потерей памяти. Его привозят домой, и в ту же ночь он отравлен. Тем временем из Гамбурга на его банковский счет поступает триста тысяч франков. Все просто! Все ясно!
На этот раз, несмотря на добродушный тон комиссара, сомнений у мэра не оставалось.
— Во всяком случае, дело, быть может, проще, нежели вы думаете. И даже допустив, что в нем немало странного, не следовало, я считаю, создавать понапрасну такую тревожную обстановку. Если об этом рассуждать в некоторых кафе, можно слишком сильно смутить головы у тех, кому алкоголь и так затмил рассудок.
Мегрэ чувствовал на себе жесткий инквизиторский взгляд. Мэр говорил медленно, чеканя слова, словно произносил обвинительный акт.
— С другой стороны, полиция ни разу не обратилась за сведениями к компетентным органам власти!.. Я, мэр, ничего не знаю о том, что происходит там, в порту…
— Ваш садовник носит сандали на веревочной подошве?
Мэр быстро взглянул на паркет, где виднелись следы, оставленные на воске. Рисунок веревочной подошвы был четким.
— Откуда я знаю!
— Простите, что прервал вас… Просто в голову пришла одна мысль… Так вы говорите?..
Но нить разговора была прервана. Господин Гранмэзон буркнул:
— Передайте мне коробку сигар сверху… Вот эту… Спасибо.
Он зажег сигару и простонал, потому что слишком широко открыл рот.
— В общем, что вам удалось узнать? Вы наверняка собрали интересный материал…
— Так мало!
— Странно, ведь портовикам нельзя отказать в воображении, особенно после нескольких аперитивов.
— Я думаю, вы отправили вашу супругу в Париж, чтобы избавить ее от зрелища всех этих драм? И тех, которые еще могут произойти?..
Это не была борьба, хотя с обеих сторон и чувствовалась враждебность. Может быть, просто потому, что они принадлежали к разным общественным классам. Мегрэ выпивал в бистро с рыбаками и шлюзовщиками. Мэр принимал господ из прокуратуры, угощал их чаем с ликерами и пирожными.
Мегрэ — просто человек, на него невозможно наклеить этикетку. Господин Гранмэзон — человек вполне определенного круга. Он принадлежит к местной знати, происходил из старинной буржуазной семьи и пользовался солидной репутацией судовладельца, дела которого процветают. Конечно, мэр охотно принимал демократичный вид: на улице разговаривал со своими подчиненными. Но эта демократичность была снисходительной, так сказать, предвыборной. Она являлась частью обдуманной линии поведения.
Мегрэ казался таким уверенным в себе, что это пугало мэра. Господин Гранмэзон, со своим розовым пухлым лицом, начал терять свою важность и выказывать смятение. Чтобы скрыть его, он притворился рассерженным.
— Господин Мегрэ, — начал он, произнеся эти два слова, как будто начинал декламацию. — Господин Мегрэ, я позволю себе напомнить вам, что в качестве мэра Вистреамской общины…
В этот момент Мегрэ встал, подошел к одной из дверей и спокойно открыл ее. Сделал он это так непринужденно, что его собеседник широко раскрыл глаза.
— Да войдите же, Луи. Это действует на нервы — постоянно видеть, как дергается дверь, и слышать, как вы за ней сопите.
Если он надеялся на эффект, то его ждало разочарование. Большой Луи, скособочив как обычно плечи и наклонив голову, послушно вошел в кабинет и уставился в пол. Но это была также поза человека, попавшего в затруднительное положение: простой матрос, которого вводят в дом важной и богатой персоны. Что касается мэра, то он сильно затягивался своей сигарой, выпуская густые клубы дыма и глядя прямо перед собой.
— Я зажгу свет, с вашего позволения, — сказал Мегрэ.
— Минутку… Закройте сначала шторы на окнах. — Прохожим не обязательно видеть… Вот так… Шнур слева… Осторожно…
Большой Луи неподвижно стоял посреди комнаты. Мегрэ повернул выключатель, подошел к ярко горевшему камину и машинально принялся ворошить угли.
Это была его страсть. А еще, когда он был озабочен — стоять у печки, заложив руки за спину, до тех пор, пока не начинало жечь спину.
Но изменилась ли хоть как-нибудь обстановка? Господин Гранмэзон по-прежнему насмешливо посматривал на комиссара, погруженного в размышления.
— Луи был здесь, когда… это… с вами случилось?
— Нет! — сухо ответил мэр.
— Как жаль! Вы могли бы, скатываясь с лестницы, упасть, например, на его кулак…
— Что позволило бы вам подлить масла в огонь, рассказывая посетителям портовых кафе всякие фантастические истории. Пора с этим кончать, комиссар… Нам обоим — вам и мне — надлежит заниматься этим печальным делом… Вы приехали из Парижа… Вы привезли мне капитана Жориса в весьма плачевном состоянии, и все говорит за то, что не в Вистреаме его так обработали… Вы были здесь, когда его убили… Следствие вы ведете, как вам заблагорассудится…
Его голос звучал резко.
— Уже лет десять я мэр этого городка, знаю своих подопечных и считаю себя ответственным за все, что с ними происходит. Как мэр я являюсь одновременно главой местной полиции. Так вот…
Он остановился на секунду, чтобы затянуться сигарой. Пепел упал и рассыпался у него по халату.
— Пока вы бегаете по кафе, я тоже не сижу сложа руки, не в обиду вам будь сказано…
— И вызываете Большого Луи…
— Я вызову и других, если сочту нужным… А теперь, полагаю, у вас больше нет ничего существенного мне сообщить?..
