Артиллерия накануне атаки вела обычный беспокоящий огонь. Казалось, ничего на фронте не изменилось.
Но изменилось многое. Наша сторона набухла резервами, и они продолжали и продолжали поступать из тылов.
И вот – пробная атака.
«Выявленных в предыдущих боях трусов в разведку не брать», – говорилось в приказе.
Батальоны усиливались расчетами противотанковых ружей, минометными подразделениями.
Главная задача атакующих – вскрыть систему обороны противника, по возможности вклиниться в его боевые порядки, уничтожить блиндажи, огневые точки, захватить языка.
Не везде батальонам сопутствовал успех. На некоторых участках противник тут же открыл сильный ружейно-пулеметный и минометно-артиллерийский огонь. Повели огонь и окопанные танки. Теряя десятки убитыми и ранеными, пехота откатилась на исходные.
Но на других участках подразделения прорыва проникли в опорные пункты. Завязались бои с гарнизонами. Противотанковыми гранатами красноармейцы взрывали блиндажи, выжигали огнеметами доты. На улицах завязывались рукопашные схватки. Чтобы выбить наши батальоны из опорных пунктов и ликвидировать вклинения в свою оборону, противник вынужден был подвести резервы, обнаружив тем самым расположение своих резервов.
Разведка боем показала: противник на всем протяжении линии фронта перед 43-й армией имеет законченную оборону с наличием минных полей, с завалами, с развитой системой огня. Основные силы обороны находятся в окопах, соединенных ходами сообщения, в 200–300 метрах от передовых боевых охранений.
Атака началась ранним утром и закончилась к 14.00–15.00. Батальоны вернулись на исходные. С большими потерями. Но и противнику нанесли урон примерно равноценный.
Тогда еще мало кто предполагал, что эти маломощные атаки силой до батальона с ограниченными целями не что иное, как разведка перед грандиозным наступлением всех сил, прикрывавших Москву и подведенных к передовой в последние сутки. По крыльям «Тайфуна», разведенным на сотни километров севернее и южнее Москвы, готов был ударить не менее мощный ураган. И он вскоре ударил.
В книге «Поворот под Москвой» немецкий историк Клаус Рейнхардт пишет: «Поскольку наступление соединений правого крыла немецкой 4-й армии, проведенное 1–3 декабря 1941 года, упредило наступление русских, Жуков решил перенести начало операции на 5–6 декабря. 30 ноября он отдал приказ войскам провести разведку боем и взять, по возможности, больше пленных, чтобы получить достаточно данных о состоянии немецких войск и подтвердить целесообразность начала операции. Результаты этих действий, а также контрудар 33-й армии против немецкой 4-й армии 2 и 3 декабря показали Жукову, что силы противника на исходе. В своем приказе на наступление войскам Западного фронта от 6 декабря он указывал, что немецкая пехота при наступлении русских танков «все бросает и в сильной панике бежит… По нашим данным, противник больше не располагает резервами. В течение последних 18 дней он их полностью израсходовал. В танковых дивизиях насчитывается только 30 % штатного состава и в среднем имеется по 40–50 танков различных типов. У противника осталось совсем немного артиллерийских боеприпасов и горючего… Противник боится, прежде всего, окружения и танковых ударов во фланги и в тыл» [65] .
Тому, кому предстояло прорывать немецкую оборону, вовсе не казалось, что «силы противника на исходе». Простые бойцы и командиры передовой видели противника иначе, чем вверху, в штабах. Ставка подтягивала к передовой и накапливала в ближнем тылу резервы. Противник ничего равноценного выставить уже не мог.
Английский историк Второй мировой войны Роберт Кершоу, размышляя о битве за Москву, очень точно заметил: «…войскам вермахта на Восточном фронте для победы следовало послать русских в нокаут. А Красной армии для победы требовалось всего лишь удержаться. Русские обладали воистину сверхъестественной способностью сводить на нет последствия поражений».
Нечувствительность к смертельным ударам отмечал и генерал Гальдер.
До сих пор не прекращается дискуссия по поводу того, как же все-таки Красной армии удалось выстоять под Москвой и удержать столицу? И зачастую эта дискуссия из области аргументов, фактов и цифр переносится в космос. Потому что вся логика фактов и цифр выстраивается в пользу того, что победить должны были авторы и исполнители «Тайфуна».
Но мы выстояли!
Группу возглавлял младший лейтенант Снопов. Уже больше часа они плутали по лесу. Похоже, младшой слабо ориентировался и даже не умел как следует пользоваться компасом. Но виду не подавал. Хотя нервничал.
Деревня, которую они должны были сжечь, находилась в трех километрах от реки. Реку по льду они перешли еще вечером. Деревня называлась Степановкой. Только вот где она?
С тех пор как они пересекли реку и вошли в лес, на их пути вообще никакой деревни не попадалось.
– Студент, иди-ка сюда, умник, – позвал его младшой, в очередной раз рассматривая карту и компас.
Судя по движениям командира отряда, либо барахлил компас, либо какая-то ошибка закралась в карту.
Боец Степанов обогнал шедших впереди и сунул приклад винтовки в снег, деревянными от мороза губами буркнул:
– Боец Степанов по вашему приказу… прибыл…
– Слушай, Степанов, ты, говорят, из этих мест. Где эта чертова деревня запропастилась?
– Так у вас же карта, товарищ младший…
– Да черта в этой карте!.. В ней же не написано, как нам идти.
Степанов молча кивнул. Командир есть командир, с ним всегда лучше согласиться.
– Что молчишь? Места эти знаешь? – спросил Снопов.
– Я же, товарищ младший лейтенант… из города…
– Но здесь-то бывал?
– Разок, может, и бывал. За грибами… Давно, в детстве… Все уже забылось.
– Забылось, не забылось… Будешь проводником. За правильность маршрута отвечаешь теперь ты, красноармеец Степанов. Повторите приказ.
Степанов повторил. После такого приказа губы его совсем онемели. Хотя из-под воротника телогрейки валил пар. Неделю назад им выдали стеганые ватные штаны и телогрейки. В такой одежде не замерзнешь.
Шли по одной лыжне. Все двадцать человек, вытянувшись в одну нитку, соблюдая интервалы, скользили по лиловому снегу. Теперь впереди шел Степанов. За ним младшой Снопов.
Где-то впереди и левее послышался собачий брех.
– Там, – сказал Снопов и указал палкой в сторону просеки, которая едва угадывалась левее.
Степанов знал эту просеку. Перед самой войной ходил сюда с Таней собирать землянику. Можно сказать, тут, на этой просеке, и началась их настоящая любовь. Может, и поженились бы. К осени, к Покрову, точно сговорились бы. И родителей уговорили. Проклятая война.
