Наутро за мной приехал огромный джип, и меня попросили переехать в общую семью писательского народа, где я и прожил около четырех месяцев. Правда, венгра перевели на мое место в отель, но он был не в обиде — все равно все уже были вместе. Так я вошел в цивилизацию через поступок, через все то же «нэ вэлэно». Кто знает, если бы я не играл в футбол со студентами после лекций и на меня не посмотрели бы собратья по международному перу обычным взглядом, а не взглядом немного удивленным и, возможно, где-то в глубине души с детства любящим футбол, я бы так и жил один в номере, подозреваемый во всех смертных грехах гомосоветикуса…
Кто как, а я считаю, что коллективизм в футболе вовсе не делает его интересным. Приятно, конечно, видеть четкую, дисциплинированную командную игру. Понаблюдав, однако, за ней минут двадцать, я начинаю скучать и переключаю внимание на соседей-болельщиков. Кто-то из них оглядывается по сторонам, кто-то сосет мороженое, и только ветераны-профессионалы между собой о чем-то умно рассуждают. И пока какой-то игрок не встрепенется на поле, не отчебучит нечто эдакое, забыв о жесткой командной дисциплине, никто из болельщиков и головы не поднимет! Бывают игроки — рабочие лошадки, на них все движение в команде держится. Но есть и такие, которые вроде бы и бегают мало, но каждый их порыв, каждый жест на виду.
В искусстве бытует такое понятие: элемент остаточной памяти. Произведение считается по-настоящему стоящим, если этот самый элемент в нем присутствует. Речь идет о том, что забыться может почти всё, но какой-то образ или поворот ваша память непременно зацепит надолго… Так и в футболе. За рамками мысленного кадра остаются общий план игры, набеганный километраж, а несколько виртуозных финтов, неожиданных комбинаций, дерзких бросков вратарей и красавцев голов фиксируется, словно на видеоклипе. Букет подобных моментов и делает игру игрой; именно этим, по-моему, притягателен и велик футбол.
«Работай, Санек, работай, — говорили мне в давнюю пору моих увлечений тренировочными нагрузками, — лошадь тоже работает». И был в том подзуживании определенный толк. В том смысле, что игра — это отнюдь не работа. Вообще, думаю, не бывает игроков без игроцкой натуры. Вероятно, это и особенный тип человека такого, ну и воспитание. Присмотритесь к любому незаурядному футболисту и обязательно обнаружите, что он в любой игре может играть хуже или лучше, но никогда не бездарно. Потому что сама система подготовки, жизнь в постоянных тренировках и матчах развивают в нем азарт, смекалку и хитрость, смелость и волю.
Помню, как в пятом классе в детской спортивной школе у нас появился кумир — Толик Пахом. У пацанов вызывали трепет и тихий страх его «взрослые» наколки: на левой ступне Пахома было выколото «они», на правой — «устали». Толик курил папироски и обыгрывал всех запросто. Но не за счет какой-то выдающейся техники, а брал всегда жесткостью и хитростью. Мог, например, обвести защитника, испугав его или… пообещав конфету после тренировки. Когда она заканчивалась, Пахом, уже без тренера, обычно собирал нас на пустыре за стадионом и выдавал: «Если кто даст рубль на пирожки и минералку, то я вам такую чуму покажу!» Нам, конечно, этот его «коронный финт» был знаком, но всякий раз мы с изумлением покупались. Кто-то из мальчишек бросал перед Толиком отцовский рубль, а тот извлекал откуда-то настоящий кирпич. Недолго колдовал над ним, потом заносил над своей головой и резко его «брал на череп». Кирпич разламывался пополам, Пахом смеялся. Мы считали, что он маракует, обманывает нас, заранее надламывая кирпич. Пахом подрос и заиграл. Только в другие игры. Лет через пятнадцать я встретил его случайно — он только что вернулся с зоны, освободился, значит. Наколок, уже более серьезных, было море, но ко мне он бросился как к родному: «На зоне все читал про тебя, пошли…» Мы распили бутылку водчонки, и я спросил его о кирпиче. Он даже обиделся: «Как это — надломленный, Санечка! Я же после каждого такого финта уходил от вас с рублем и плакал по дороге домой от боли. Мне просто надо было обыграть вас, да и есть очень хотелось…»
Футболисты играют в карты, в бильярд, в настольный теннис, на бегах, в домино. В основном, чтобы скоротать время между играми и тренировками. На базах футбольных команд все условия для этого есть. Ничего не запрещается, кроме игры в карты на деньги. Хотя играли и, думаю, играют. Раньше — в «секу», в «трыньку». Поставил каждый пятачок, раздали карту, и тянешь, у кого больше. Так собирается свара. Азарт усиливался, заигрывались до полуночи, несмотря на то, что завтра игра. Тренеры вынюхивали, где собираются картежники, ловили, штрафовали, но все бесполезно: собирались конспиративно, меняя номера. Только авторитетные игроки могли сами сказать, что, мол, хватит, а то завтра спать будем на поле… и все расходились.
Замечено, что если у игрока поставлен хорошо удар, то это передается во все игры. Валентин Бубукин, к примеру, обладавший классически поставленным ударом с обеих ног, и на бильярде был лучшим «ударником» — вколачивал такие шары намертво от двух бортов в угол, что и профессионал позавидовал бы. На сборах мы так увлекались игрой на бильярде, что к концу весны каждый входил в приличную бильярдную форму. Играли друг с другом всерьез, на деньги, правда, на небольшие.
Были и смешные случаи. Я почему-то постоянно обыгрывал явно лучше меня игравшего на бильярде центрального нападающего «Зенита» Вальку Гусева. Он злился, метался, всех укладывал, но на мне неизменно спотыкался. Я имел от него маленький, но постоянный доходец. Он ловил меня до обеда, после обеда, до тренировки или после игры, но у меня с ним шла кладка и все тут… Наконец, надо было уезжать, сборы закончились, вечером я опять дерганул его в пирамиду и выиграл свой четвертак. А под утро услышал стук в дверь своего номера, было часов шесть, я открыл, передо мной стоял Валя Гусев в спортивном костюме и с кием: «Шурка, пошли, ну не могу я!..» Я ссылался на усталость, говорил, что еще сплю… В общем, он обыграл меня сонного, назначив крутую ставку. В самолете его глаза сверкали. «Да дело не в деньгах, — сказал он мне. — Успокойся…» Хотя вопрос этот спорный, и вот почему.
Совсем недавно, на юге, вместе с Андреем Битовым, его женой Наташей и моей Татьяной мы коротали время за картами. Играли в покер. Вместо денег ставили на кон гальку с коктебельского пляжа. Играли мы лихо, при каждой сдаче на руках появлялись такие комбинации, какие и не снились и профессионалам-«игровым»: через раз «фул хэнд», «стрит»… Мы позвали настоящего картежника, и он подумал, что мы дурим его, что мы играли всю жизнь, хотя мы только что научились. Он сказал, что все это невероятно и что мы блефуем. Когда он ушел, мы вообще-то поняли — феномен в том, что мы играли не на деньги, а на камешки. Между игрой и деньгами мистическая связь: как только они включаются, все становится на свои места…
